Сиротство как блаженство

Я живой человек, не андроид, не засланный казачок с другой планеты, поэтому я, как и все, училась в школе. Я не вспоминаю это время с благоговением. Скорее, со светлой печалью. Надо было задуматься о том, как все пойдет, после того, как мы с бабушкой опоздали на 1-е сентября и пропустили часть «линейки». Помню, по дороге какая-то женщина совала мне в руку яблоко, а гладиолусы – в другой руке – тоже были чужими. Я чуралась толпы, этих детей, а на фотке вышла – единственная – с лицом «я вас всех ненавижу».

Я сидела на 1-й парте с девочкой Машей, и мама подтолкнула меня, сыча, познакомиться. Вот так я заводила дружбу – благодаря пинкам. Кстати, так я знакомилась ДАЖЕ в университете. Не было у меня потребности кинуться к человеку на грудь с обещанием вечной дружбы. Да и ко мне не кидались.

Из младшей школы я помню только отдельные кадры. Вот мама ругает за 4-ку (я была круглой отличницей). Вот меня ругают за срач в портфеле (потому что нашли там трехнедельную булку). Вот я ставлю мальчику подножку. Вот я беру портфель и с размаха бью мальчиков, которые обзываются. Вот я играю в хоккей палкой, а вместо шайбы – консервная банка (каток – канава у школы). Вот я стою в дверях класса и смотрю, как девочки прыгают возле нашей учительницы и завязывают ей бантики-косички, а я, восьмилетняя, думаю, что никогда до такого не опущусь. Вот мы прыгали с Машей через канавы, и она зацепила полные сапоги воды, и мы, две дурочки, садимся на пригорок их сушить. Вот я совершенно одна, мне скучно идти со школы домой, и я ломаю ветку ясеня и делаю себе самокат (по снегу). Вот я в одиночестве съезжаю на портфеле по ступеням магазина. Вот я бьюсь головой об дверь, потому что не могу выучить таблицу умножения на «9» (меня заперли в комнате). Вот мне угрожают сжечь все вещи, вот даже открывают створку печки и что-то бросают в пепел, а я реву и захлебываюсь, не могу связать и двух слов.

С 5-го класса у меня появились подруги, с которыми я училась и в техникуме – пошли туда всей толпой. Но это были не те подруги, с которыми чувствуешь родство. Таких подруг, к сожалению, у меня не было. Я была командиром класса, помогала классному руководителю, делала контрольные по немецкому сразу 2-ум вариантам (все мальчики списывали у меня). Смотрю на мальчиков с интересом, но они интересуются другими, а я для них просто друг. Мирюсь и с этим. Представляю, что меня на выпускном пригласят на танец, но никто не приглашает, я сижу одна, а напоследок у меня протыкают иголкой воздушный шарик. И я сижу, такая красивая, с разорванным шариком в руке, а в глазах стоят слезы.

Я давно пишу стихи, и они становятся моей отдушиной. Показываю учительнице литературы, но ничего в ответ не получаю, кроме пожимания плечами (до сих пор в шоке — как можно было ТАК, то есть никак, отреагировать???). Пишу и прозу – только она мне помогает ослабить то тотальное одиночество, которое чувствую с рождения, потому что там, в моих детских опусах, всегда много друзей. Настоящих. Не таких, как лучшая подруга, которая, когда приезжает ее брат, поддерживает его оскорбления в мою сторону. Но я все прощала, я очень ее любила. Она, не побоюсь этого слова, была моей первой любовью. Иначе я не могу объяснить, почему я прощала ей все раны, которые она регулярно – твердой рукой – мне наносила.

Из предметов я очень любила геометрию. Сначала ее не понимала (много пропускала из-за постоянных трагедий), а потом бабушка объяснила азы. Так и втянулась. Помню, как лежала в палате для смертельно больных детей (нам всем оставалось несколько месяцев) и читала учебник биологии (я читала там запоем, выпрашивала книжки у соседей по койкам) – улетел за пару дней. Терпеть не могла писать сочинения – любые ограничения вызывали у меня приступ гнева. Впрочем, мало что изменилось.

Самостоятельно стала изучать астрономию. Объясняла ее крохам, которые тянули меня во все стороны за футболку – так меня, школьницу, любили детишки с нашей улицы. Но в школе ни с кем особых знакомств не заводила. Я скорее наблюдала за всеми – что этих детей интересует, во что они играют, как проявляют симпатию. На любовный интерес в свою сторону вообще не рассчитывала – уже тогда я поняла, что мальчиков интересуют девочки другого склада: те, кто, например, хлопал глазками и просил купить леденец, кто бегал в коротких юбочках и громко визжал.

Но я не была оторвана от коллектива – ко мне относились хорошо. Как-никак отличница, остов класса. Мы вместе разыгрывали учителей, вместе шли к директору, играли в футбол пластиковой бутылкой или «царь горы». Любимое развлечение — кидаться пеналами или бросать монетки об школьную доску (они так прикольно отскакивают). Меня не травили, как это было на последних курсах филфака. Просто я была бедно одетой девочкой, у которой ножки и ручки тоньше лютика. У которой не было денег даже на еду (из-за того, что моя мама – мать-одиночка, организовали бесплатное питание). Но даже питание в школе не спасало – дома все равно были пьянки (я жила в доме с разбитыми окнами) и редкая закуска. Было так, что я жила и ела у подруги. В один из таких дней на моих глазах брат моей мамы покончил с собой, но это уже совсем другая история.

В техникум я пошла после 9-го. Там я – с подружками из школы - училась на бухгалтера. Именно тогда я поняла, что не хочу связать свою жизнь с экономикой. Я смотрела в окно и думала: «Неужели я до конца жизни буду считать эти цифры?» И обязательно потеряешь где-нибудь одну копейку и ищешь ее по всем проводкам, статьям…

Там я впервые вышла на сцену, играла в комических постановках, вела мероприятия и даже участвовала в драматических спектаклях. Естественно, это была не моя инициатива – меня каждый раз пинали (как было с дружбой). Отдушиной были уроки литературы, я писала огромные сочинения по творчеству классиков, а преподавательница качала головой и говорила: «Мне кажется, тебе надо идти на учителя русского языка и литературы…» Я даже помню, что ей ответила: «Глубоко сомневаюсь». А она засмеялась: «Это ж надо так сказать… ГЛУБОКО СОМНЕВАЮСЬ». Спустя годы я в этом техникуме буду на ее месте, преподавать русский и литературу. Она зрела в корень. А ведь даже директор крутил пальцем у виска: «Ты на филологический пошла? После экономического???»

Все эти 11 лет я искала взрослого человека, который заглянет в меня и скажет: «У тебя талант. Ты должна писать стихи, прозу. Литература – это не блажь, это серьезное занятие. А еще — тяжелый труд». Но так его и не нашла, даже на филфаке (представьте себе). Все время была одна, а любую симпатию в свою сторону воспринимала как шутку. Впрочем, характер остался тот же… Я очень странно отношусь к хорошим словам в свой адрес – настолько привыкла к плохим.

В моей тогдашней жизни было очень много горя, и я – дневником, творчеством – спасала себя от чувства брошенности и повсеместного непонимания. Тогда я поняла, что сиротство при живых родителях – бывает, что это блаженство на самом деле (как у Ахмадулиной — в стихе), а не трагедия вселенского масштаба. Дикий, одинокий, бьющийся носом о стены щенок, вот кто я. И я периодически возвращаюсь в эту покинутость всеми (особенно по ночам) — и чувствую, как перехватывает дыхание: от счастья.