Сегрегат

18.02.14. 02:10

Как же сводит с ума абсурд последних дней: все всё обо мне знают, одна я копаюсь в себе всю осознанную жизнь и узнала лишь пару процентов. Наверное, если бы была пустой, бросила бы это дело. Зато остальные готовы судить меня по поводу и без повода. Кто дал им право? Их безграничная наглость? Почему я ни к кому не лезу, не перебираю чужое грязное белье? В сторонке, одна, слушаю да ем. У общества ни воспитания, ни самокритики. И лезет, лезет, будто лезть в чужую тарелку - смысл его жизни. Есть то, что я пишу. Это и есть я настоящая. Остальное будет лишь вашим домыслом, а не мной.

Никому не навязываясь, не имея друзей, творя лишь для удовлетворения собственной эстетической потребности, я каким-то образом умудрилась заполучить тысячу судей и врагов. Тот, кому есть что делать на этом свете, не судит рядом идущего, у него есть дела поважнее. Например, он сам, его саморазвитие. Но тут вступает в игру то самое желание "сбросить со скалы": "а вдруг этот одиночка подвергнет наши устои опасности и мы окажемся в пучине неизвестности?" Как же я благодарна труду Фрейда и собственной статье, в которой оформились мои размышления. Они до сих пор помогают понимать суть общества: "все не так, как тебе кажется". И... не мешайте, господа снующие.

Раньше я могла заломить руки со словами "Почему никто не видит возможности духовного света, который я в состоянии дать?" Это было трагедией. Сейчас же я с остервенением защищаю свет от чужих грубости, тупости и безделья. Это не "не хотите - не берите", это ясное "идите к черту". В данной позиции было плохо (а как же пресловутая "нужность"?), но случилось здравое осмысление: "будь нужна себе". Мне некого уважать, потому что никто себя не знает, никто не достиг чего-либо созидательного. Если бы душа человека могла вылиться во внешность, все бы бегали клопами. И я презираю эту "клоповость". Презираю, когда "клоп" пищит на великого Человека, такого, как Земфира. Слово не "демоса", а "дерьмоса". Дерьмогласие.

Наверное, мои идеи отчасти схожи с идеями Ницше. Этот мир - суров. Идет отбор. Каждый наделен неравными способностями. Не наделен должным - воспитай себя. Не хочешь, лень - иди, товарищ, к черту. Факт, что ты вылез из утробы, не наделяет тебя правом требовать уважения. Ползи в грязи и не высовывай рыла. Вот такой у меня "гуманизм". Да, я уважаю смелость общества противостоять серьезной проблеме, но когда оно начинает судить, сплетничать, строить домыслы, хочется, чтобы его поразила чума. Герои "Чумы", кстати, задумались над своим поведением. Но думаю, что это лишь мое "хотение" и выдумка Камю.

Вот она, я. Другой не буду. Не бери и проваливай. И после этих слов меня, наверняка, осудят сто раз: как это, не ценить общества и так грубить? Вы, может, и сами бы хотели "сгрубить", да шор не позволяет. Вот в чем моя истина. Я позволяю себе эту роскошь и радуюсь. Зато не изменяю себе ни на йоту: отвечаю так, как хочу сама, а не так, как хотите вы. Это ли не счастье?

Здесь я - вылитый герой "Свободного". И ведь я не согласилась с ним поначалу, лишь после осознала, что это моя суть. В каждом из рассказов какая-нибудь моя грань, и все разные. Крышу моего дома подпирают не стены, а принципы. Может, уже небо?

Да, каждый мнит себя героем, только вот герой одного произведения имеет совесть не судить героя другого текста. Я имею право побиться о стену людского безразличия, а после - уйти. Все судят рядом стоящего - я ухожу. У всех не хватает мозгов и совести судить себя - я пытаюсь обратиться к себе, потому что мне это интересно. Видимо, в нынешнем обществе за такие попытки казнят. Мол, не выделяйся, мразь, а то сбросим. А я упертая и, по-вашему, противная, то и дело вскакиваю бельмом на чужом глазу. Катализатор воспитания - умный промолчит, а дурак крикнет. Вот и кричат во все уши. День за днем. Не зная сна и отдыха.

"Ты знаешь себя? Ахаха, насмешила. Нет, это я тебя знаю", - кричит каждый. Есть у Чехова один герой, врач, вот тот построил мнение о якобы негодяе, боролся за право слова, возомнил себя первопроходцем этого дела, высказывал открыто и в лицо, а все оказалось совсем не так. Оклеветал честного человека. Только ведь после разъяснения ситуации его мнение не покачнется, слишком себя любит и не может ошибаться - герой! Все герои, и ни одного настоящего.

Я еще не та, которой хочу быть, но иду быстрым шагом. Ни дня без горячей мысли, без философии, рефлексии, теорий, чтения в огромных дозах. Хотя понимаю, что могла бы заниматься саморазвитием почаще, точнее - всегда. По крайней мере, так бы заполнила скуку. Короче, солдат. Исключила то, что навязывала себе долгое время, то, что развлекает сознание, то, что считала за привычку. Оставила самое необходимое. Наверное, преподавателя по психологии с "Надо же себя щадить!" сейчас послала бы к черту. Возвращаюсь к себе, которая бытовала пять лет назад. Она лучше меня нынешней, размазни.

Л.А.

Антибыт

17.02.14. 03:11

Читая записи Розанова или Бунина, я не замечала в них яркой границы между бытом и умозаключениями. Ну, выслали пару рубашек. Ну, порвалась старая. И - никакого отвращения. Все так органично, что хочется рыдать от умиления. У меня же все иначе. Каждая толика быта доставляет мучение. Как я, абсолютно нематериальное существо, могу вещать о столь мелком и незначительном? Трата мозга впустую, насилие над словами. И никогда - любимая часть. Мысль о возможном повествовании, посвященном быту, вызывает усмешку. А ведь без материи никак, как и без смысла.

Избитое слово "смысл". Столько великих слов стало штампами - совестно, будто я их истерла до дыр. А между тем, стараюсь дать жизнь старому, можно сказать, слугам классической литературы. И вывожу фразами вензеля, а ведь кажется, что слишком много, можно было бы и сократить, уместить мысль в паре предложений, но почему-то после прочтения каждого текста ощущение одно - мало и не точно. Будь даже десять страниц и очень достойных.

По сравнению с проблемами героев классики и даже героев моих рассказов мои мучения кажутся смехотворными. Вообще, над моей жизнью хочется насмеяться всласть. И забыть. Не тот масштаб, ничто не удовлетворяет, слишком пусто - да, я могла бы претендовать на звание чеховской героини, точнее - героя. Женщины у Чехова выходят не особо здравыми на ум, что уж говорить. А мелодика... Не пьеса, а песня в четырех действиях. И, сравнивая молодые и зрелые работы, становится ясно, что гению нужно развитие, что мощь его не сидит на месте, растет. И так до смерти. Каждый монолог словно стих в прозе. Льется, льется: то ли речь русская богата мелодией, то ли литература классическая сильно поэтична, то ли Чехов - поэт. При чтении иного прозаика глаз, как квадратный мяч, медленно катится по порогам, переворачивается с бока на бок, даже слышно, как стучит. А тут совсем иное - песня на берегу реки, ветер в волосах и бесконечное желание жить счастьем. Все взоры устремлены в будущее, а ночью пускают слезы по ставшему сказкой прошлому. Когда вой в трубе, вой из собачьей будки и где-то внутри груди.

После Чехова меняется образ мышления. Странно, ведь редко находишь в словах героев что-то близкое себе, никакой аналогии. И сердце не страдает, не обливается кровью за замученные судьбы, помочь им не хочется. Если только заткнуть, заставив смотреть на то, как гнется в поле рожь. Только душа после Чехова очищается, дышать начинает, как после церкви. Словно слова святой водой омыты, душевным светом окрашены. И что тебе беллетристика по психологии - блажь прагматическая! Вон! И я: абстрактность, хрусталь идеи, звон в ушах и долгая дума. До чего поражает разность русского языка, русской литературы, русской головы. Столько важного в жизни видится, что выдумывать что-то - грех. Вот оно, живет - пиши. Так о чем я напишу? О грязной миске, талом снеге и храпе? Тошно-творно.

От быта и так трещат современные книги, телевизор, газеты, людские языки... И моя голова. Кажется, если я заговорю о нем, упаду перед собой на уровень, а эти уровни мне очень тяжело даются. Нельзя восхвалять абсолют и трещать о кружевах трусов. Если это случается, значит абсолют очень даже не абсолют. Вот почему часто творческие люди падают в глазах почитателей. Они оказываются обычными. Это не радует их и радует меня. Потому что в моей жизни все иначе. Хотя бы в том, что у них - почитатели, а у меня - рядом идущие.

Действительно, истина - в парадоксе. Я надеялась на то, что есть хорошие люди возле меня, хотя якобы не верила в это. И точно - их не оказалось. Хотела быть перед, а очутилась в стороне, поняв, что хотела я как раз этой "стороны". В общем, получила то, что хотела. Потому что чем меньше вокруг меня иных персон, чем больше я ценю общество, не видя его каждодневной тупости. Знаю, что есть она, но закрыла к ней доступ. Тихо сам с собою я веду беседу. Даю себе то, что другие дать не в состоянии - достойный разговор. Кичусь тем, что могу выдержать проверку у собственного мозга. И тогда отпадают категории "нужность/ненужность", "для кого-то/для себя". Слишком они скучны и не конструктивны. Ничего не могут дать. Как и люди, собственно. Хотя они могут дать кое-что - отличную пищу для размышления.

Я не люблю людей. Но я люблю то, что они, такие нелюбимые, могут направить мою мысль в новое русло. Все становится очень интересным, до одури. "Во всем хочу дойти до самой сути". Допустим, гнев. Сколько я потратила времени на то, чтобы выяснить его ходы и причины, но не зря. Ничто не зря - высшая жизнь. Почему же возникает гнев?

Что движет звезды и светила? Может быть, и любовь, но не только она. Еще одно - обида. Обида, из-за которой человек теряет разум, выпуская пар. На что человек может ворчать? На то, что он хотел бы иметь. Одному - все, а другому - ничего. Зависть - та же самая обида. Главное - поймать себя за хвост, ткнуть себя носом в это подлое чувство. Осознать, что завидуешь. И избавиться от негатива. Второе - роптание из разряда "недопустимо!", "как можно!", "некультурно!" и прочая. Потому что ропщущему - нельзя, а какому-то херу с горы все можно, даже идти по улице с мокрыми от самого себя же штанами. Остальным же - запрещено, знак "Свобода" перечеркнут. Тонны гнева, от которого трещит интернет. Гнев и тупость. Тупость и гнев. Ничего нового. Ах, разве что умное ничто - личина той же тупости.

Путь человека сродни телу - ему тоже свойственно регенерировать. Пошел не по той дороге, главное - вернуться, а там ноги сами понесут. Вот почему мне так нравятся люди, одержимые одной идеей. Они ищут во всем только одно, и это одно всегда идет им навстречу. Опять же, высшая жизнь. Может казаться, что это несвобода, но, наверное, все наоборот: несвобода - не знать того главного, что движет тобой, и хвататься за все что попало. Как все интересно и парадоксально.

Я часто молчу, не отвечаю. Пишут, а я понимаю, что сказанное или не понравится мне, или не будет понято в должной мере и поэтому разочарует. Уж лучше неизвестность, как говорится. Перед собой у меня другие цели, я уж точно пойму и даже запишу. В этой голове мир гораздо больше окружающего. Он тот же, но шире. И широту эту доказывают сны, которые то и дело уговаривают продолжать борьбу за жизнь. Если не прямым текстом, то счастливой суггестией. Странно, что источник забывается, а ощущение безграничного счастья остается. Лес, дорога, искры, солнце, детство - и вроде бы все. А после - благоговение перед величием и за окном - так ничтожно, так мало. И понимаешь, что ради того, что за и над, стоит жить. Оно и проникает в нищий ум из искусства.

Наверное, одиночеству я должна поклониться в пояс. Мне не надо будет терпеть реплик "Я всегда ее поддерживал", "Я рад, что у меня был такой ученик", "Она всегда могла рассчитывать на меня". Если быть self-made, то быть им до конца.

Л.А.

Прошлое, которого не было

Есть музыка, пахнущая ночью и упущенной молодостью. Словно все потенциальные воспоминания сконцентрировались одной композицией, и ты представляешь не то, что действительно было, потому что, возможно, слишком больно, а то, что было бы, если все изменить. Если бы - в прошлом - тебе было чуть больше лет, чем сейчас, если бы ты встретил в нем преданных друзей и любовь, бросил уют дома и отправился бы шумной компанией в путешествие. Каждый город встречался бы всплеском шампанского и безумия, над головой взрывались бы фейерверки, из карманов бы сыпались веселые обманы - на головы местных жителей. И каждая ночь - без сна: с древними танцами и песнями у костра. Падать спиной в молоко моря под собственный смех. Пытаться посчитать звезды, понять, что они то и дело множатся - от количества выпитого вина. Парить под куполом закатного неба и падать обязательно в кусты шиповника. Запускать с маленькими детьми воздушного змея, смотреть, как тот трепещется в сочной синеве под свист молодежи. Засыпать в обнимку с друзьями - друг на друге. В палатке на краю утеса.

Но тебе еще мало лет, чтобы случилось то, что уже прошло.

Данную иллюзию я ношу еще с детства. Тогда рисовала что-то вроде фотографий, на которых я была уже взрослая: успешная, путешествующая и с толпой друзей. Но это же фотографии - фиксация того, что уже случилось. Поэтому под некоторые композиции ко мне приходят выдуманные воспоминания, но я точно знаю, вся моя жизнь прошла в отчаянных попытках вырваться из однообразия и данные попытки никогда не поднимали меня в небо. Детское воображение помогало, я даже иногда принималась врать о бассейне и курортах. Ничто не мешало сделать тряпичный парашют, с которым прыгала с забора, настоящим. Стразы - драгоценными камнями. Пробежку с лагерем по лесу - путешествием с приключениями. 

Теперь одинокий вечер, полный разочарования и обид, не сделаешь звеном в цепи моей якобы интересной жизни. 

Жажда рвет сердце. Жажда любить до потери пульса. Жажда творить до встречи с безумием. Жажда быть везде. Под светом косого солнца, на теплом лоне бесконечного лета и босиком. А сейчас...

"Ты видишь снег? То пепел наших мест..."

Это я горю, и я не могу больше.

Я бы нашла старое фортепиано, смела с него пыль и сухие листья, пригласила бы детей, сыграла что-нибудь, а с крышки, с истлевших нот на меня бы смотрел пытливыми желтыми глазами кот. Давно ли ты? Промурлычь, что бессмертный. Дети бы принесли ему миску молока. Тот бы накачал им теплый живот и лег опять на листки, свесив лапы и прищурившись от уходящего к горизонту солнца.

Нас бы было много. Мы бы были вместе. Держали друг друга за плечи.

Но мы не случимся. Нас разделила невозможность. Бытие обрубает тесаком веревку за веревкой. И я лечу вниз с бешеной скоростью, цепляясь за борт корабля. Все ближе холод безразличной воды. Корабль причалит без одного пассажира.

Только будет ли кто считать?

Сквозь толщу воды я слышу ритуальные песни предков. Они зовут, медленно поворачивают разрисованные головы и заносят ступню. Ладонь стремится к ладони.

I'm lonely and I'm looking

for a place to go

where everything's an embrace

and everybody wants to know.