Как я породнилась с котом

Сейчас я напоминаю себе нашего кота Мишку. Когда он мешается под ногами на кухне, все на него орут и поэтому выбрасывают за дверь, а когда кот не появляется в доме хотя бы день, начинают переживать и искать во дворе.

Настал тот день, когда я осознала, что никому не нужна, кроме родителей. Подруги исчезли так же внезапно, как и появились, хотя все же иногда мерцают на горизонте, если необходима моя помощь. Друзья? Их и не было никогда. Близкие люди или не имеют на тебя времени, или думают лишь о себе, не доверяют, не открывают душу, молчат… А ведь были когда-то близкими по крови. Даже собеседники умчались в неведомую даль, забыв помахать рукой на прощание.

Не говорю, что во всем виноваты только окружающие. В чем-то я, в чем-то обстоятельства, в чем-то они. Я обещала быть верной и была верной до конца, но верности не получила в ответ. Ладно, раз. Ладно, два. Но это случалось множество раз. Даже со счета сбилась.

Когда-то я комфортно жила в одиночестве, не навязывалась обществу, но оно само предложило дружбу. Не стала отказываться. Захотелось быть такой, как все. Захотелось быть в социуме, дарить и принимать. И что в результате? Я снова привыкаю к одиночеству. Но есть и отличие от первоначального состояния. Это боль, заставляющая чувствовать ее постоянно, постоянно о ней думать, корчиться от бессилия в надежде заплакать, лежать с сухими глазами, смотреть на звезды, желая быть прежней, той, которая умела с ними разговаривать, но забыла этот язык. Светите, спрашиваете, но мне нечего вам ответить. Я живу  в другом месте, не выхожу ночью, не смотрю на вас, не слушаю ваш шепот. Иногда даже времени поднять на вас глаза и поздороваться.

Я так любила смотреть на солнце и небо, но они не греют, на дают утолить боль хотя бы на немного. Раньше я находила в них утешение. Казалось, я могу сочинять о них вечно. Казалось, будет тепло и в морозный день. Но я замерзаю…

Люди принесли в мою жизнь многое. Больше всего – боли, которая научила полагаться только на саму себя.

Смотрю на кота. Чешет лапой за ухом, млеет, сверкая белым пузом. У него есть кто-нибудь, кроме нашей семьи? Никого. Есть ли смысл ему пропадать? Возможно, есть. Возможно, он поймет, что нужен нам.

Кто прав? (х/ф "Сережа")

Я считаю, что Сережа, назвав дядю Петю дураком, был прав и не прав одновременно. Это доказывают позиции отца и матери. Отец оправдал мальчика, сказав, что Сережа назвал вещи своими именами и духовно перерос пошутившего. Мать же была категорически против, потому что считала, что дети не должны судить взрослых, что если такое будет происходить в обществе, начнется хаос.

Первая позиция – взгляд со стороны Человека, Человека, не имеющего формального возраста, зато имеющего определенный уровень духовного, нравственного развития. Можно сказать, что это либеральная позиция, позиция, присущая странам с высоким уровнем защиты прав человека.

Вторая позиция – взгляд со стороны общества, общества, которое имеет традицией считать, что если тебе мало лет, то ты не имеешь права так относиться к человеку, который взрослее и выше по статусу. Эта позиция присуща странам с диктаторской властью, которая была, как известно, в Советском Союзе. До сих пор сохраняется мнение, что если тебе мало лет, ты не можешь доказывать свою точку зрения, потому что не заслужил. А как заслужить? Подрасти? Всего лишь?

 Первый взгляд на ситуацию справедливее, потому что гость повел себя действительно как необразованный индивид. Если выражаться современным языком, то он типичный представитель такого класса людей, как «быдло». Мужчина разыграл мальчика ради смеха. После слов Сережи у него даже в уме ничего не «щелкнуло» - он продолжал смеяться как ни в чем не бывало.

Да, если ребенок скажет взрослому подобные слова, то нарушит и заветы Господа и русские традиции, рожденные отчасти «Юности честным зерцалом». Это плохо. Плохо с точки зрения закостенелого советского общества. Хотя кто-то вполне может возразить, что если бы не эти нормы, российское общество окончательно разрушилось бы.

Но все люди равны… И если ребенок воспитан, то он имеет право на собственное мнение, на право его высказать. Пока мы не осознаем это, Россия будет черпать мудрость из древнерусских книг и тем самым ползти к уровню развития общества Древней Руси, непрерывно крестясь на Свободу и Конституцию.

Панический абсурд

Что вы знаете о сумасшествии? «Шизофрения», - скажет один. «Все мы сумасшедшие», - добавит второй. Да, каждый сходит с ума по-своему, но что если задуматься над значением сумасшествия? Может ли оно приносить пользу? Не удивляйтесь. Еще как может.

Если болезнь не генетическая и не носит опасный для окружающих характер, в ней с легкостью можно найти положительную сторону. Нормальные люди сходят с ума, потому что психика не справляется с субъективной интерпретацией происходящего. Если бы этого не случилось, возможно, последствия были бы гораздо хуже. «Вы так и черное сделаете белым», - скривится скептик. Не принимайте психологию за софистику.

Мне трудно справляться с тем, что вижу. Да, среди абсурда жизни я чувствую себя, как рыба в воде, но иногда хаос накрывает без предупреждения, и я начинаю наблюдать, как перестаю являться той, кем являюсь.

Наверняка, паническую атаку испытал каждый. Литературы прочла по данной теме много, поэтому знаю, о чем буду говорить. Главная причина таких атак – стресс. В традиционных случаях это неприятное событие, но, видимо, для моей жизни это слишком банально. Скажу лишь, что на меня действует не стресс, а определенные условия действительности, которые не могу объяснить с логической точки зрения, причем это не какие-нибудь чудеса, на первый взгляд обычные случаи. Совокупность условий можно назвать одним словом – «абсурд». Допустим, время перевалило за полночь. Раздается в доме звонок. Оказывается, звонит давний знакомый, который явно не в себе, и начинает пороть полную чушь. Сначала становится страшно. Затем накрывает удушье, состояние, близкое к обмороку. Начинаешь складывать вещи по прямой, пытаешься преодолеть приступ. Очень боишься сойти с ума. Но все проходит… Не сразу, конечно. Плохо лишь тогда, когда приступ случается в общественном месте. Тогда страшно вдвойне: вдруг что-нибудь вытворишь?

Но все в этом мире эволюционирует, поэтому моя паника не стоит на месте. Теперь она не совсем паника. Это похоже на кратковременную потерю рассудка. Длится минут тридцать. После нее становится гораздо легче. Возможно, что таким образом сознание справляется с чем-то страшным. Причина паники – смешная. Всего лишь абсурд жизни. Когда ожидаешь одно, а происходит совсем другое, выбивающееся из привычных рамок.

Опишу свежий случай. Учебная пара. Доклад про Достоевского. Я среди слушающих. Все вокруг заняты своими делами: кто чем. И тут внезапно накрыло ощущение хаоса бытия, абсурдности ситуации. Стало нечем дышать. Разболелась голова. Захотелось свободы и одиночества, бросить все, уйти, забыть об учебе, сесть в углу и ковырять пальцем штукатурку. Психика стала желать одного – прыжка за границы общественных норм. Накануне перед сном впала в странное состояние: когда спишь, но все слышишь, причем даже глаза можешь открыть. Мозг абсолютно отключился. Остались лишь ощущения. Я чувствовала, что нырнула в воду и, перевернувшись лицом вверх, встретилась с темной пустотой: густой, шершавой, поглощающей. До этого сны были безумные и реальные. Проснувшись, я лежала минут пятнадцать, осознавая, что это был лишь сон. Теперь же хотелось уснуть надолго. Крепко. Без снов. Приступ после прошел. Я беззвучно хохотала, как придурок, причем без видимых причин. Казалось, что я курнула травы, но паре это было сделать сложно. Поэтому говорила, что в меня вселился филологический бес. Было жарко. Затем резко бросило в холод. После пришло то состояние, которое называю всезнанием. Словно в тебя вселяется человек иного склада характера и ума, человек, который знает абсолютно все. Душа обрела покой. Мир стал простым и предсказуемым.

Теперь я не боюсь сойти с ума. Нужно же чем-то платить за гармонию.

Истинное счастье

Где найти смысл? Смысл? Нужен ли он? Что он дает? Допустим, я поняла смысл бытия. Поняла – и? Что мне с этого? Все равно жизнь, люди, обстоятельства не дадут жить в согласии с найденным смыслом. Будут атаковать случайности, как шапки обрушивающего снега с елок. Станешь греть его в сердце, спасать от метели, которая ослепит, скует руки, сделает свинцовыми ноги. Захочется замерзнуть вместе с пламенем внутри. Захочется бросить эту способность все вытерпеть. Способность с рождения.

Нужно найти покой. Покой, родственный тихой мудрости, когда кажется, что все известно. Нужно охладеть к жизни, к себе, к другим. Охладеть, сесть на краю утеса и думать. Думать – это такое счастье. Мысли никто у нас не отнимет. Вы тоже представляли, что кто-то вторгается в ваше мышление? Тоже ужасались? Мышление – это единственное, что не имеет границ. Чувства? Сильные, как ураган, но не вечные. Меняются, как времена года. То одно чувство одолевает нас, то другое. Разве сердце удержишь? Село на коня, несется, не видя дороги. А разум? Холодный, как весенняя река. Дарит человеку уверенность, что все в этой жизни постижимо. Он открывает все двери, видимые глазу и невидимые. Мое мышление по сей день на утесе, вяжет носки из убегающей нити времени.

Мыслящий человек может все. Он целое общество. Может спасти от смерти, может убить, может создать новый мир, может разрушить старый. Силой одной только мысли. «Докажите фактами…» Господи, кто-нибудь требовал от тебя доказательство создания Слова?

Все мои мысли, которые кажутся абсолютно недоказуемыми, страдают излишней логичностью. Создание нового мира: что может быть логичнее? Убийство силой мысли? Куда логичнее? Интуиция – логика в энной степени, правда, не лишенная связи с иными сферами мышления. В мире нет однозначности. Ее не было с самого начала Вселенной. Смерть порождала жизнь и наоборот.

Жизнь – это дар… Дар по отношению к чему? Чтобы что-то высказать определенное, нужно выбрать точку отсчета. Смерть? Что мы о ней знаем? Чернота, пустота, исчезновение. А может, вечное Счастье на заливных лугах? Я не требую доказать это фактами. Чтобы утверждать, выберите то, с чем сравниваете. Если христиане, нечего говорить, что жизнь – это дар. Жизнь – это страдание. Истинно будете жить в Царстве Небесном.

Покой – это состояние, когда ты в силах ответить на любой вопрос. Я обладаю такой силой. Мне не страшно отвечать на что-либо, высказывать свое мнение. Причем мое мнение сродни «Сейчас я тебе это скажу, а потом отвяжись». Могу излагать их целыми пачками, и все разные, пестрят цветами, вкусами. Мы родственны Богу. Мы Боги наших судеб, но привыкли выбирать Богов среди других людей, занятий, - любимых, близких сердцу, мчащемуся без оглядки.

Боимся жить. Боимся взять ответственность за самих себя перед самими же. Боимся помыслить дальше традиций, книжек и философских подходов. Боимся долго смотреть на себя в зеркало. Человек себе – волк.

Счастье – довольствоваться тем, что у тебя есть, в том числе своим телом, разумом и сердцем. Счастье сегодня – опережать себя вчерашнего. Счастье сейчас – открыть свой разум для неизвестного, вздохнуть полной грудью, сесть на краю утеса и схватиться спицами за время.

Люди службы в романе Л.Н.Толстого "Анна Каренина"

Сергей Иванович Кознышев

Этот персонаж проходит через весь роман. Он присутствует во всех его частях: от первой до восьмой, причем в восьмой части Кознышев играет немаловажную роль: он является своего рода персоной времени, в котором жил сам Лев Николаевич Толстой. Именно Сергею Ивановичу автор поручил охарактеризовать в своем лице общественные воззрения и народные настроения времени, когда Россия согласилась помочь Болгарии воевать против турок.

С первых страниц Кознышев упоминается как знаменитый «одноутробный», то есть по матери, брат Константина Дмитриевича Левина; с Кознышевым  мы знакомимся чуть позже, когда Левин решил остановиться у него по приезду в Москву. Сергей Иванович предстает перед нами в образе мыслителя, беседующего с профессором на тему: есть ли граница между психическими и физиологическими явлениями? В сущности, это было лишь началом, задало тон дальнейшему описанию данного персонажа. Философ, мыслящий абстрактными понятиями и имеющий о любом  явлении уже готовое мнение, которое он мог с легкостью отстоять в любом споре.

Что мы знаем о его внешности? Формально – ничего, кроме возраста, который нам дает точку опоры в достраивании данного образа. Ему было пятьдесят лет. Но это лишь формальное отсутствие описания. Кознышев умело вел беседу, пользуясь своим красноречием. В этом ему помогала четкая дикция, ясность и четкость выражения мысли. Ласково-холодная улыбка играла на его губах. В разговоре с братом у Кознышева часто был невольно покровительственный тон, от которого Левину становилось сразу же неловко. Впрочем, из описания трех братьев, включая Николая, можно сделать вывод о том, какие же люди разные, даже если их связывают кровные узы. Порыв благородной души Левина и четкий контроль над всем, вплоть до чувств, Кознышева по отношению к беспутному брату Николаю – тому доказательство.

В третьей части контраст в характерах и образе жизни Сергея Ивановича и Константина Дмитриевича усиливается. Кознышев решается отдохнуть и направляется к брату в деревню, так как он считал деревенскую жизнь самой лучшей. Стоит кое-что уточнить, по словам самого Кознышева, он любил все: и деревенскую жизнь, и косьбу, и рыбную ловлю, и походы за грибами, но, в сущности, любовь эта была или поверхностная (но не голословная) или вообще дистанцированная, когда Сергей Иванович играл роль наблюдателя, созерцателя красот деревенской жизни. Как раз о деревенской жизни у Сергея Ивановича было свое представление: отдых в полном смысле этого слова, неторопливое хождение по дому, чтение газет, прогулки ради собственного эстетического удовольствия и, конечно, беседы, долгие беседы на волнующие его темы. Вот как раз с беседами Кознышеву не повезло, потому что из его брата собеседник получился поддакивающий, часто молчаливый, глядевший в окно и думавший в это время о бытовых вещах. Мы не можем осуждать его за такую реакцию, так как это образ жизни, жизни, наполненной глубоким смыслом, дающей понять, что не словом единым сыт человек.

«Хохлацкая лень», которую Кознышев считал наслаждением, была отдыхом от написания сочинения, о котором мы узнаем в последней части романа. Служение общественному благу, - этот мотив проходит через весь роман. Именно тема службы является главной в спорах между Сергеем Ивановичем и его братом, считавшим, что способность деятельности для общего блага – это недостаток, так как люди идут на службу не из-за любви к делу, а по рассуждению умом. Хотя сам Кознышев не был ярым защитником общественной деятельности, что стоит признать, к окончанию романа все кардинальным образом изменится.

Образность мышления, наблюдательность, красноречие, одухотворенность могли бы вылиться в серьезное художественное произведение из-под пера Сергея Ивановича, но тому не суждено было сбыться, потому что именно контроль над своей жизнью, чувствами, узкие рамки его деятельности стали поводом для написания именно общественного труда, который не пришелся по вкусу читающей публике.

Кознышев не лишен был высокомерия. В основном, оно относилось к его брату, равнодушному к общему делу из-за приверженности личным интересам.

«У него там тоже какая-то своя философия есть на службу своих наклонностей», - думал он о брате, когда тот упомянул в своей речи слово «философия». Кознышев осознавал, что все сказанное им не было понято Левиным. Потому что он не мог понять, - вот на мой взгляд истинная причина этого факта.

Знавший о народе много, Сергей Иванович не имел с ними тесного контакта, как имел его брат. Кознышев любил косьбу (скорее всего из-за поэтичности образа, когда можно постоять в стороне и просто насладиться этой поистине живописной картиной), но не косил с крестьянами. Ему не нравилась суета и не-чистота, что даже мух он терпеть не мог. Вот до чего Сергей Иванович был верен своему установленному порядку жизни.  Но на месте он тоже не сидел.

- Ну, так доволен своим днем. И я тоже. Во-первых, я решил две шахматных задачи, и одна очень мила, - открывается пешкой. Я тебе покажу. А потом думал о нашем вчерашнем разговоре.

В это время его брат, Константин Левин, упорно трудился на поле, причем в дождь. Контраст разителен, даже слегка иронизирован. Смотрелось комично, и образ Левина в наших глазах сразу же возрастал. Это его среда. Среда Кознышева – общество, свет. И тут он всегда на высоте.

Вокруг него, если ему предоставлялась возможность показать себя в обществе, толпились люди, заслушивавшиеся воодушевленными речами. Возможно, их также привлекала аттическая соль Сергея Ивановича, то есть тонкое остроумие в беседе. Никогда не принимая чью-либо сторону, он умело высказывался о достоинствах и недостатках той или иной точки зрения и как бы с помощью этого оставался в стороне, причем на самом уважительном месте.

«Сергей Иванович спокойно дожидался слова, очевидно с готовым победительным возражением», - нет более четкой характеристики этого человека. Мы даже представляем, как он прищуривается, усмехаясь услышанному, как неторопливы его движения. И здесь совсем не нужен его портрет, так как наше воображение работает на автора.

Ничего плохого мы сказать о Кознышеве не можем, но ведь о его чувствах пока ничего не известно. Любовь к Вареньке – внезапно охватившее его сердце чувство, но, видимо, Сергей Иванович не был создан для этого, точнее не был готов к любви, ведь это порыв, а порывам был подвержен лишь его брат.

"Если так, - сказал он себе,  -  я  должен  обдумать  и  решить,  а  не отдаваться, как мальчик, увлечению минуты". «Вдруг недалеко с края леса прозвучал  контральтовый голос Вареньки, звавший Гришу, и радостная улыбка выступила на  лицо  Сергей Ивановича. Сознав эту улыбку, Сергей Иванович покачал неодобрительно головой на свое состояние и, достав сигару, стал закуривать». Вот он, голос Разума, который каждый раз заглушал голос Сердца.

«Если  бы  я  выбирал одним разумом, я ничего не мог бы найти лучше». Да, он любил разумно, молодел от этой любви, но к чему это привело? Текст признания превратился в разговор о белых грибах. Смешно и горько одновременно. Автор потом упоминает об облегчении Вареньки, когда она не услышала предложения от Кознышева, а также о рассуждениях самого Сергея Ивановича, ставшего отныне думать, что памяти Мари он не изменит, - все это снимает своего рода ответственность с участников несостоявшейся любви.

Не любовь, так общее дело: от начала и до конца. Переворот на выборах, постоянные споры как с союзниками, так и с оппозиционерами, а потом и издание собственного шестилетнего труда «Опыт обзора основ и форм государственности в России», от которого автор ожидал успеха, но успеха не было и не было. Тишина с другой стороны, редкий шепоток в угоду автору и статьи в «Северном жуке» и в критическом журнале.

«Очевидно, нарочно фельетонист понял всю книгу так, как невозможно  было понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не  читали книги (а очевидно, почти никто не читал ее), совершенно было ясно,  что  всякнига была не что  иное,  как  набор  высокопарных  слов,  да  еще  некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что автор  книги  был человек совершенно невежественный. И все это было так остроумно, что  Сергей Иванович и сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно».

От себя лишь скажу, что мужеству Сергею Ивановичу можно позавидовать, ведь он начал искать оправдание этому выпаду в свою сторону, а потом вообще старался на тему своей книги не говорить. Далее мы уже начинаем вникать в последствия неудачи его книги.

«Положение Сергея Ивановича было еще тяжелее оттого, что, окончив книгу, он не имел более кабинетной работы, занимавшей  прежде  бо'льшую  часть  его времени.

     Сергей Иванович был умен, образован, здоров, деятелен и не  знал,  куда употребить всю свою деятельность. Разговоры в гостиных, съездах,  собраниях комитетах, везде, где можно было говорить, занимали часть  его  времени;  но он, давнишний городской житель, не позволял себе уходить всему в  разговоры, как это делал его неопытный брат, когда бывал в Москве; оставалось еще много досуга и умственных сил».

И он решил заняться тем, в чем ему успех гарантирован, то есть славянским вопросом и сербской войной. Это была не корысть – Кознышев действительно загорелся служением этому великому делу. Можно сказать, что «энтузиазм, соединивший все слои общества» накрыл его своей стихийной волной.

Энтузиазм что-то изменил в его сердце, что даже стало заметно по разговору между Сергеем Ивановичем и Вронским. «В эту минуту Вронский в глазах Сергея Ивановича был важный деятель  для великого дела, и Кознышев считал своим долгом поощрить его  и  одобрить».     

- Вы возродитесь, предсказываю вам, - сказал Сергей Иванович,  чувствуя себя тронутым. - Избавление своих братьев от  ига  есть  цель,  достойная  и смерти и жизни. Дай вам бог успеха внешнего - и внутреннего мира, - прибавил он и протянул руку.

Кознышев смотрел в будущее, заряжая своей идеей о том,  как освобожденный сорокамиллионный мир славян должен  вместе  с  Россией  начать новую эпоху в истории, других людей, в том числе и своего брата. Его речи были уже не те абстрактные, мало касающиеся общества. В сербской войне и служении общему делу Сергей Иванович нашел свой идеал: синтез долга и чувства.

- Никто не объявлял войны, а  люди  сочувствуют  страданиям  ближних  и желают помочь им, - сказал Сергей Иванович. Позже он пояснит мысль: «Тут нет объявления  войны,  а  просто выражение   человеческого,   христианского   чувства.    Убивают    братьев, единокровных и единоверцев. Ну, положим, даже не братьев, не единоверцев,  а просто детей, женщин, стариков; чувство возмущается, и русские  люди  бегут, чтобы помочь прекратить эти ужасы».

- Каждый член общества призван делать свойственное ему дело,  -  сказал он. - И люди мысли исполняют  свое  дело,  выражая  общественное  мнение.  И единодушие и полное выражение общественного мнения  есть  заслуга  прессы  и вместе с тем радостное явление. Двадцать лет тому назад  мы  бы  молчали,  а теперь слышен голос русского народа, который готов встать, как один человек, и готов жертвовать собой для угнетенных братьев; это великий шаг  и  задаток силы.

В сущности, это последние слова Кознышева в романе, но я не считаю, что он на этом остановился бы. Кознышев справедливо стал поджигателем людских сердец. Только он увидел у войны истинное лицо.

Голенищев

Это менее значимый персонаж, который появляется лишь в пятой части романа. Художник Михайлов по виду моментально дает ему внутреннюю характеристику: выражение лица Голенищева относится им к категории "фальшиво-значительных и бедных по выражению". «Большие  волосы и очень открытый лоб давали внешнюю значительность лицу, в котором было одно маленькое детское беспокойное выражение, сосредоточившееся над узкою переносицей».

Вронский встретил своего приятеля совершенно случайно в одном из итальянских городков, где Голенищев уже два года жил и работал.

     «Действительно,  это  был  Голенищев,  товарищ  Вронского  по  Пажескому корпусу. Голенищев в корпусе принадлежал к либеральной  партии,  из  корпуса вышел гражданским чином и нигде не  служил.  Товарищи  совсем  разошлись  по выходе из корпуса и встретились после только один раз».

Чем же он так привлек Вронского? Отношением к Анне. Голенищев избегал любой неловкой темы по отношению к Карениной, потому что, как он считал, понимал ее, восхищался ее красотой и еще более простотой.

Но не всегда все в человеке устраивает, вот и Вронский нашел в своем товарище неприятные черты. Как и все творческие натуры, Голенищев сочинял, причем сочинял он уже вторую часть «Двух начал», вернее собирал лишь материалы и строил планы по созданию статьи. «Вронского удивляло и огорчало  то  раздраженное волнение, с которым Голенищев говорил о занимавшем его предмете. Чем  дальше он говорил, тем больше у него разгорались глаза, тем поспешнее  он  возражал мнимым противникам и тем тревожнее и оскорбленнее становилось выражение  его лица. Вспоминая  Голенищева  худеньким,  живым,  добродушным  и  благородным мальчиком, всегда первым учеником в корпусе, Вронский никак  не  мог  понять причины этого раздражения и не одобрял его». В момент своего страстного рассказа «несчастие, почти умопомешательство, видно было в этом подвижном, довольно красивом лице».

С Михайловым у Голенищева была заранее полная антипатия. Голенищев утверждал, что лицо Христа нельзя брать для искусства, а стоит писать лишь портреты, не сворачивать с истинного направления в живописи. «И как тогда, так и теперь меня необыкновенно поражает фигура Пилата. Так понимаешь этого человека, доброго, славного малого, но чиновника до  глубины души, который не ведает, что творит. Но мне кажется...» До чего абсурдны эти два мнения, противоречивы, слова заблудившегося в этой жизни человека. Лицемерие в рамках этики, кощунственное религиозное мнение и непонимание истинного искусства, - это то, чего мы понимаем, прочитав слова Голенищева. Но он не одинок в своем абсурде. Взаимная антипатия сменилась симпатией и лестью, потворству этой лести со стороны художника Михайлова.

- Это то, что он (то есть Христос) у вас человекобог, а не богочеловек. Впрочем, я  знаю, что вы этого и хотели.

Вот она, вершина абсурда Голенищева. Краткая справка из «Философского словаря» для пояснения:

Человекобог - понятие, описывающее идею человека или естественного человека, который сделал из самого себя или которого сделали как бы богом; антитеза понятию "Богочеловечек" (в качестве абсолютного Богочеловека рассматривается Иисус Христос). 

Да это даже не абсурд, а замена противоположных понятий. Откуда Голенищев мог знать, что хотел выразить Михайлов? Про религию здесь ни слова, но мы и без этого можем понять, что Голенищев к религии относится так же, как и к искусству. Пилат как славный чиновник и Христос как человекобог. Что может быть презреннее для верующего человека? Несведущ… Не ведает, что говорит и мыслит, словно всю жизнь разговаривает о своей статье, напрочь забывая о здравом смысле.

Отрицательное влияние наркотиков на жизнь и здоровье человека

За каждое удовольствие нужно платить – справедливый закон нашей жизни. Он работает даже в том случае, если это удовольствие мнимое, то есть чисто духовный подъем, достаточно непродолжительный, с кроющимся за эти разрушением не только здоровья человека, но и его привычной жизни. Речь идет о наркотиках и наркомании как отрицательном явлении.

Положительного влияния наркотиков не может быть, если смотреть на эту проблему объективно, но наркоман видит наркотики в другом освещении, как высшее благо, дающее ему удовольствие или просто силы «жить» дальше. Таким образом, с его позиции часто бывает все хорошо, но это лишь при употреблении им наркотических веществ. Зачастую наркоман, по сути, больной человек, начинает сразу же испытывать влияние противодействующей его занятию жизни. Деньги не вечны, поэтому когда-то их все-таки не хватит на дозу. Не все мы растем в семье олигарха. Сам того не осознавая, человек начинает рушить самого себя, свои прежние отношения, устройство своей жизни, потому что происходит кардинальная перестройка его жизненных ценностей, эволюция не в лучшую сторону.

Потерять себя. Страшные слова, но они истинно отражают последствия наркозависимости. Нет ничего хуже, чем потерять контроль над своими потребностями и мыслями – наркотики проникают в твое мышление и заставляют тебя думать только о них, уничтожая какие-либо другие порывы. Разум перестает быть разумом, потому что теряется объективность мышления. Наркотики и его подминают под себя: сначала это не очень заметно, но потом, когда человек уже прочно «садится на иглу», данное явление увеличивает свое влияние, соединяясь в своей функции с потребностями больного организма в наркотических, одурманивающих вещах.

Наркотики начинают принимать определенные категории людей: как успешные люди вследствие своего рода вседозволенности и одинокие отчаявшиеся люди, для которых наркотики – это спасение, выход из всех проблем, пусть даже мнимый, основанный на ощущениях, а не действиях. Для первой группы людей эти вещества не представляют большой ценности по началу, в то время как для другой группы ценность их не меняется: как она была высокой, так и останется потом. «Успешные люди» начинают ценить наркотики позже, когда наступает глубокая зависимость – и это не какая-либо духовная ценность, основанная на морали, а чисто физиологическая:  устроить своим ощущениям праздник. «Одинокие люди» (назовем их так) также склонны к гедонистическим наслаждениям, но по другой причине – в силу свое слабости перед жизненными трудностями, с которыми обычный, здоровый человек борется своими силами, без применения каких-либо посторонних веществ. Вторую группу людей я отлично понимаю. В этом порой жестоком мире трудно противостоять проблемам, людскому злу, а чаще безразличию, но все же приходится это делать: из кожи вон лезть, но жить нужно, причем жить здоровой жизнью. Скажу чисто свое мнение. У каждого человека свое наслаждение в жизни, потому что без него жизнь перестает рассматриваться как ценность. У одного человека это увлечение спортом, у другого – творчество, что я признаю духовным наркотиком, кстати. Как говорил Томас Манн: «Искусство и счастливит больше, и пожирает быстрее». Но это отдельная тема, не касающаяся вопроса данного эссе. То есть все эти наслаждения – здоровые, нормальные, некоторые из них это здоровье укрепляют. Главное в жизни – правильно найти свой вид радости. Как правило, слабые люди находят наслаждение в том, что не требует больших усилий, но дает больший эффект, и это часто разрушает их здоровье. Но это уже отрицательное влияние. Субъективно-положительная оценка наркозависимости приведена мной в качестве фона для разрушительных свойств наркотиков.

Помимо потери себя, происходит потеря здоровья, а его, как известно, не вернуть, как и молодость. У наркомана нет будущего, потому что впереди ранняя смерть из-за отравления себя наркотическими веществами, впереди нездоровые дети, если они еще будут. Ничего хорошего этого человека не ждет. Очень часто наркомании сопутствуют такие болезни, как СПИД, ВИЧ, гепатит. Это просто нокаут для организма. Встать не хватит сил. Не хватит здоровья. Не хватит самого себя…

Если продолжить тему безвозвратно утерянного здоровья, то следует отметить, что данный факт хоть и испытывается наркоманом, но часто не осознается. Осознается он лишь тогда, когда человек возвращается в эту грубую реальность. Происходит его десоциализация – ему не важны социальные связи, он полностью погружен в свое эгоистическое желание. По этой причине начинает рушиться, как карточный домик, его привычная жизнь. Одиночество, потерянность, блуждание в этом мире в момент пробуждения – все это не сравнится с гедонистической эйфорией, по мнению наркозависимого. А организм требует все большей дозы, и уже неважно то, что вокруг тебя, не важна твоя жизнь и люди, которые тебя любят, стараются помочь. Карточный домик рушится первым порывом ветра.

Что такое жизнь конкретного человека? Помимо самого существования, это общественные связи, отношения, права, обязанности, увлечения и т.д. Я хочу взять лишь несколько категорий: отношения (с близкими людьми) и обязанности.

Жизнь к чему-то нас постоянно обязывает, и зачастую слабые люди не справляются с этим, поэтому и приходится блуждать между этим и «другим» миром, дабы не сойти с ума. Обязанности перестают быть обязанностями, так как ценностные ориентиры кардинально меняются, как я уже говорила. Наркоман никому ничего в этом мире не обязан, потому что для него это неважно. Работа, учеба переходят в формальные явления, которые мешают нормально жить. Но так как из-за игнорирования этих «формальных» явлений жизнь может стать еще невыносимее, человеку приходится с этим мириться. Но смысла в смирении нет, потому что прежнее не вернешь, а здоровье не вечное, и работа с учебой станут впоследствии гнетущим грузом.

Отношения с близкими людьми. У наркомана к ним часто возникает либо чисто материальный интерес, либо агрессия из-за непонимания, из-за их попыток вернуть наркозависимого  к нормальной жизни. Отчаянные люди, ничего не скажешь, но это отчаянье из-за любви к родному человеку, и оно по своей сути благородно. Лишь около 5% наркоманов возвращаются в реальность и продолжают нормально жить. Как же пугающе мала эта цифра! И все жальче тех людей, которые видят, как их родной человек тает, как горящая свеча, но все их усилия тщетны.

Если мы не можем бороться с этой проблемой, когда она уже засела в обществе, то мы просто обязаны уберечь от этого будущие поколения, наших детей. Это наше будущее, и в наших силах обеспечить его процветание. Наркомания – это болезнь, которую нужно не допустить. Или нет, или да, но «да» из-за попустительства со стороны несет за собой полную деградацию личности и скорую смерть. Безальтернативный выбор. Он уже сделан за нас…

Теория эстетической относительности

Крошка сын к отцу пришел, и спросила кроха:

 — Что такое хорошо и что такое плохо?

Владимир Маяковский

Вам нравится двухмерное изображение? Можете представить, что человек – это тонкая пластинка, которая может с легкостью спрятаться за такой же пластиной, деревом? А теперь создайте в голове образ объемного мозга и сплющите его в такую же пластинку. Зачем все эти манипуляции? Хочу открыть вам глаза на то, что находится в вашей черепной коробке. В ней функционирует плоская розовая кругляшка с извилинами. «Но мы же видели фото человеческого мозга!» - воскликните вы, заламывая руки от негодования. «Кто-то даже доставал его руками в белых перчатках», - покорно кивну я.

 Все мои примеры были использованы для того, чтобы показать, насколько мозг рядового человека примитивен, двухмерен, ограничен. Все легко объяснимо: человек стремится к простоте. Чтобы что-то воспринять, он обязан пропустить это сквозь себя и тем самым удержать в памяти. Дабы не плутать по многочисленным оценочным тропам, человек включает «графический анализ». «Графический анализ» - это оценка явления действительности или нематериальной среды, работающая по цветовому спектру графики: среди оценок есть лишь черный и белый цвета. «А серое?» - спросите вы. Да, еще и серое, но в меньшей степени, потому что легче разбросать вещи еще неизвестного цвета по двум корзинам, чем думать над оттенками. Разбросал вещи, вздохнул – можно жить спокойно. Якобы все на своих местах.

Еще один пример. Литературное произведение. Читают структуралисты. Читают постструктуралисты. Читаем мы, «крестьяне». Первые ищут в произведении тему, включают его в контекст литературы отдельной страны или мира, анализируют героев, думают над подтекстом и идеей. Отлично! Есть, чем заняться вечерком, одним словом. Зачем все это? Ради того, чтобы «удержать» это литературное произведение. Путем создания паутины многочисленных связей, списков, разбора по пунктам структуралисты помогают человеку запомнить то, что он прочитал. Вроде бы работают на простоту, но оперируют такими сложными понятиями, что не каждый «крестьянин» домыслит. Допустим, тема «Война». Что сразу в голове всплывает? Минимум, Толстой и Шолохов. А «Сентиментализм»? Минимум, Стерн, Карамзин и Радищев, причем этот «минимум» уже рассчитан на литературоведа. Благодаря структуралистам литература остается на бумаге, в памяти. Одним словом, фиксируется. Но думает ли об этих понятиях «крестьянин»?

Постструктуралисты зачеркивают и тему, и идею, пишут сверху «Абсурд!» и уходят рушить страну. «Литературные анархисты» - шипят им вслед. Шипят не зря. Для них произведение – это просто текст, переживания, которые не давали автору покоя, поэтому он решил перенести их на бумагу. Пропагандировал ли автор свою идеологию? Писал ли каждое предложение, сопоставляя его с темой и идеей? Действительно, абсурд. Чтение текста – это всего лишь прогулка. Мы можем только догадываться о теме, дабы оставить произведение в памяти. Структуралисты потирают ладони.

 Творчество – это потребность человека, отличающая его от животного. Так как человек не робот, а плоть, не лишенная души, он испытывает на себе постоянное влияние среды. Чтобы не сойти с ума, излить свои переживания, автор создает текст. Он не думает при этом о литературоведческих понятиях. На них даже намека нет. А что читатель? Читает, представляя в голове образы и испытывая определенную реакцию на увиденное. «- Как тебе? – Я рыдала! Это нечто!» и «- Как тебе? – Идея слишком радикальна. Такое ощущение, что автор одержим». Где здесь разговор «крестьян», а где людей, профессионально относящихся к литературе? И так понятно. Поменяйте их местами. Снова абсурд?

Ортодоксальные литературоведы брызжут слюной, доказывая, что художественное произведение обязано воспитывать в человеке нравственное, высокое, благородное. Все, что не имеет отношения к этому, в топку. Вот оно, двухмерное отношение. Есть хорошие тексты, есть плохие. Им так удобнее. Больше потратят времени на сон или еду. Но куда спешить? Мы же с вами не на поезд опаздываем, а анализируем практически живой организм, который ценится лишь в целости, а не «Мне его голова нравится, хотя руки грубоваты, но ноги все-таки скрашивают впечатление». Стоит отметить, что данный класс литературоведов презрительно относится к постмодернизму. Почему? Эти тексты уже давно выброшены ими в мусорное ведро, как не отвечающие благородной воспитательной цели.

Причина неудачи постмодернистских текстов лежит на поверхности. Их нельзя оценивать по двухмерной шкале: они зачастую исключают противопоставления «хороший - плохой», потому что данные принципы слишком объемны для узкого мышления ортодоксов. Самое время ввести такое понятие, как «иной текст». Вообще слово «иной» будет ключевым для постмодернистского мышления. Стоит сказать о данном виде мышления более подробно.

Постмодернистское мышление – это мышление нового человека, не имеющего какого-либо отношения к традиции. Как вы думаете, почему в России запрещают выставки порнографического характера, литературные произведения, якобы пропагандирующие разврат, воротят нос от трупов, которые выложены в форме сердца? Для нее это аморально, это противоречит традиции, а главное, религии. Россия до  сих пор живет «обычаями» Советского Союза, где подобные вещи и не мыслились. Но картины и тексты написаны, сексуальные меньшинства имеют место быть. Почему бы не принять это как нормальное явление? Жизнь меняется. Меняется человек. Эпоха «железного занавеса» прошла, но русский народ продолжает прятаться за тюлевой занавеской, не прекращая креститься.

Постмодернистские тексты доказывают правоту постструктуралистов. Произведение создано лишь для получения эстетической реакции. Заметим, что не для эстетического наслаждения. Наслаждение – это «хорошо». Постараемся избегать оценочных понятий. Для постмодернистского автора произведение – художественное или литературное – не обязано воспитывать в человеке благородное, не обращается к его оценке. Ему нужна реакция. Он работает на иные функции. Какие же? Можно выделить несколько основных: эстетическое потрясение, расширение восприятия, интеллектуальное обогащение. Стоит уточнить, что данные функции тексты выполняют бессознательно, автор при написании произведения о них не думает. Стоит уточнить также, что функции выполняют самые разнообразные тексты. Читатель может морщиться все чтение от отвращения, и это уже успех! Текст может «снести» психику, может заставить ходить в ступоре неделю. Ортодоксы скажут, что это отравление организма. Да, это своего рода пилюли, проглотив которые, человек испытывает новые ощущения: не восторг, не печаль, а «иные».

Иногда берешь книгу, начинаешь читать и понимаешь, что персонаж, которого все считают идеалом благородства, своим добром разрушает человеческие души. С точки зрения религии он безупречен, но трезво ли он мыслит, творя сие? А если зло спасает, то какое же это зло? И так всю жизнь, относительную до расплывчатости.

Ортодоксальные литературоведы знают лишь три цвета: черный, белый и серый. А на что тогда радуга? Они с тем же успехом бы взяли фиолетовый и зеленый с оттенками между ними. Но как же, за данными цветами нет точности! Фиолетовый и зеленый – иные цвета, в которых каждый человек, то есть субъективно, находит свои плюсы и минусы, если все-таки допустить оценку. Но для человека с постмодернистским мышлением ни одна из оценочных сторон преобладать не будет. Поэтому он может с легкостью доказать, что черный цвет – это «хорошо», это спокойствие, покорность, сдержанность, сосредоточение на себе, а белый – это открытость, безалаберность, неприличная яркость, то есть «плохо».

Постмодернистский человек бесконечно одинок в своем относительном эстетизме. Да, были постструктуралисты, но их время прошло. В настоящее время структурный метод преобладает как в литературе, так и в жизни. Двухмерная пластинка передвигает ножками, бежит по неотложным делам, устав от разбивки явлений на две половины. Объемность занимает слишком много места и пугает. Она «иная». Но наступит тот момент, когда кроха сын спросит отца: «Я знаю, что такое хорошо и что такое плохо. А что такое иное?».

Вопросы духовно-нравственного воспитания в образовательном процессе

Существует стереотип, что духовно-нравственное воспитание неотрывно связано с религиозным. Безусловно, ключевое слово здесь - «духовность», не «душевность» (мирское, светское понятие), а другое, связанное с верой в Господа.  А нравственность? Это мораль на уровне духовности, духа. Все пути сводятся к религии, но к ней идти не стоит. Не стоит вгонять человека в страх перед Господом со школьной скамьи. Здесь я имею в виду обязательный предмет, который должны изучать на протяжении 11 классов. Почему не стоит его вводить? Потому что это регресс, деградация, авторитаризм, самодурство! Называйте это как хотите. Духовно-нравственное воспитание должно сосредотачиваться на процессе, а не на методах. За одержимостью идеей теряется суть. Да что плохого в том, что количество атеистов с каждым годом все увеличивается? Почему не предоставить человеку свободу выбора и найти те средства, с помощью которых можно повлиять на душу каждого человека: верующего, атеиста, анархиста, мизантропа Божьего?

Литература – это своего рода религия, вера в Жизнь. Это то, где хранится больше прописных истин, чем во всех богослужебных книгах вместе взятых. Это оттиск живой жизни, прежде всего, если не углубляться в эстетическую составляющую. Классике здесь отводится ведущее место, но не стоит забывать и современную литературу. Пусть она жестока, зачастую внешне лишена смысла, но ведь и бессмыслица имеет смысл. Абсурд – суть нашей жизни. Можно ли повлиять на человека, показав, что мир наш абсурден? Конечно, можно. Повлиять можно с помощью любой книги: от терминологического словаря до эпопеи. Главное, каким образом настроить человека на чтение, объяснить, зачем это будет нужно. Следовательно, не только средства (словесные), но и сам учитель (духовный наставник) играет важную роль. Как вы думаете, кого выберет школьник в учителя: священника в рясе или обычного человека, простого в общении, одежде, поведении? Конечно, второго. Разве люди, знающие жизнь не только из книг, но и из самой жизни, не могут встать перед классом и попытаться достучаться до таких разных, но все же не лишенных человеческого душ?

Литература, литература… Некоторые не любят читать, но что тут поделаешь! Тогда на помощь приходит кинематограф. Сколько существует замечательных фильмов, способных заставить человека задуматься над тем, что происходит вокруг, над своим поведением, заглянуть в тот уголок души, куда он еще не заглядывал! Задуматься, поразмыслить в тишине, излить размышления на бумагу, обсудить в дискуссии… И все без заучивания, без строгого следования плану, без дамоклова меча проверки домашнего задания, который так и собирается упасть в начале каждого урока. Предмет, если он все же будет, должен основываться на инициативе учащихся, на их совести, желании. Возможно, в старших классах стоит поручить организацию уроков определенным ученикам, чтобы они почувствовали себя значимыми. Нужно дать слово каждому, попытаться понять это слово правильно, возможно, указать человеку, что у этого «слова» есть альтернативы, посоветовать рассмотреть и их.

Не стоит уподобляться государственной власти. Душа ребенка – это не место, куда стоит бить отбойным крестом. Сама ее суть с рождения – хрустальная чаша, которую надо наполнить чистейшей водой, попытаться избежать того, чтобы эта вода стала мутной, а еще хуже, стала маслом церковным, в которое только и можно, что зажигать лампады по праздникам.

Преподавание литературы в современной школе

Для начала стоит сказать, что мое мнение никак не относится к общей ситуации в российских школах. Литературу я преподавала лишь в одной школе – лицее, поэтому могу судить только по данному образовательному учреждению. Что мы имеем на руках? Как всегда. Палку о двух концах.

Что же это за палка? Желание просветить молодежь в области литературы, точнее, русской классики, ведь зарубежная литература автоматически исключается из программы, что, кстати, весьма зря. Желание это – огромно! Оно заслуживает уважения, преклонения и прочих наград. Но палка имеет всегда два конца, противоположных к тому же.

Смотрим на один конец палки, допустим, правый. Что же видим? Предмет абсолютно теряется за авторитарным стилем преподавания и излишней харизмой учителя. Ученики акцентируют свое внимание лишь на том, как бы не вызвать гнев преподавателя, а то повернешься за шариковой ручкой, а потом в немилости ходить, минимум, неделю. Тяжело детям приходится. Учитель играет перед ним роль Господа, всезнающего, строгого, всемогущего. Он вообще играет роль. «Это все портит!» - крикнуть бы с последней парты, но нужна ли в школе революция? Лишь бы пережить, лишь бы прошла эта литература. Еще удивляемся, почему никто произведения к уроку не читает? Мотивация где? Опыт и звания учителя, безусловно, важны, но как выбрать правильную мотивацию? Авторитаризм не принимается учениками и не только ими. Молодые преподаватели гораздо демократичнее, и это приносит свои плоды. Ученики открываются по-новому, перестают быть зажатыми, начинают рассуждать на уроке. Стоит ли задуматься именитым преподавателям?

Левый конец палки нам говорит, что не все так плохо в преподавании литературы. Учителя имеют большой опыт, знают учеников, а главное – материал, причем не на сто, а на тысячу процентов. Пусть и под серьезным натиском, но ученики получают нужную информацию, грамотно составленную. Благо, русская классическая литература богата гениальностью.

Палка наша с ветками. Одна ветка – личность учителя. Другая – характер материала. Главное, что эти ветки равны. Материал может быть подобран гениально, но учитель – бесхарактерный, «серая мышь». Неудача. Может быть, наоборот. Учитель харизматичный, а материал состоит из кусочков, которые не воспринимаются и не запоминаются. Опять неудача.

Личность учителя. Стоит лишь сказать, что артистичностью злоупотреблять нельзя. За ней можно потерять смысл урока. Ученики будут обращать внимание лишь на манеру преподавания, а что им говорили, не запомнят. Демократичность, немного юмора, стойкость, терпение, лояльность, желание помочь, интерес к материалу, - вот он, коктейль успеха. Но только его недостаточно.

Характер материала. Тут «брезент» преподавания сильно провисает, если это касается зарубежной литературы. Почему бы не выбрать те произведения, которые будут интересны в определенном возрасте? Это не так сложно. У учащихся уже со школы должен формироваться литературный вкус. Если постоянно преподавать русскую классику, то можно вполне войти в колею однообразия, из которой будет сложно выбраться. Думаю, стоит признать, что русская литература – не идеал. В зарубежной литературе было гораздо больше литературных направлений, жанров, писателей. На филологическом факультете молодых специалистов учат этому разнообразию, от которого захватывает дух. Руки начинают трястись от осознания того, сколько же гениальных писателей подарило нам время, и тем более от того, что человек не в силах знать абсолютно всю литературу. Почему бы этот восторг не испытать ученикам? Почему бы не сформировать у них представление, что литература – это не тяжелые, огромные тексты, а глубина смысла, что проблемы в литературных ситуациях разных стран одинаковы, только форма различна?

И что же думают ученики? Им, безусловно, интересна литература. Не всем, конечно, но интересна. Только пугает своей однообразностью. Но это промах не литературы, а педагога. Можно же представить произведение в разных аспектах, найти темы, которые будут близки ученикам, заставить их поразмышлять над серьезными проблемами. Но авторитаризм, верность советским традициям, убивает желание что-либо делать, что-либо знать. Нам нужна свобода. И это обращение не только от лица учеников, но и от лица молодого специалиста. Может ли птица летать со связанными крыльями? Может ли человек играть на фортепиано со связанными руками?

Все изменится. Стоит лишь подождать. Неизвестно, сколько пройдет лет, но литература вернет себе должное место в умах молодежи. Надеюсь, я буду одним из участников этой эстафеты к освобождению. Надеюсь, не одна. Надеюсь, всю жизнь.

Есть ли кто грешнее нашей церкви?

Человек, находящийся при церкви – будь то владеющий определенным саном или просто соблюдающий все церковные обряды – гораздо более грешен, чем атеисты и верующие лишь в душе. К этому выводу я пришла не из умозрительных рассуждений перед сном. Жизнь меня совсем недавно свела с двумя отцами церкви. Я ни коим образом не осуждаю их за огрехи в служении Господу, просто хочу показать людям истинную сущность наших церковных служителей.

Все началось с того, как после паломничества в Кострому мне приснился сон. В нем было три действующих лица: батюшка, матушка и я.

- Я считаю, что икона Божьей Матери – самая доходчивая до молитв икона, - сказал отец Георгий (с ним же мы и совершали паломничество в Кострому), на что я отрицательно покачала головой, выражая свое несогласие.

Матушка подозвала меня и отвела в сторону.

- Почему ты не согласна? – спросила она шепотом.

- Нельзя сравнивать иконы. Это же неправильно! Разве я что-то не так говорю?

- Все так, - кивнула матушка и вздохнула.

Я проснулась и задумалась. Пусть это сон, но ведь он очень ярко представляет нам истинное положение вещей в РПЦ: среди служителей много несогласия и необразованности, как это ни абсурдно звучит. Ведь большинство батюшек в провинциальных церквушках зачастую принимаю сан от отца, не имея к служению Богу никакой жажды, как это было у Святейшего Алексия Второго. И это не пустые слова. Есть много случаев в подтверждение.

Моя бабушка была на молебне в День Пророка Илии в одной из местных часовен, где периодически служит батюшка, которого многие не признают (и такое бывает). В конце службы он протягивал как обычно руку, чтобы верующие приложились к ней, причем протягивал не область выше ладони, а саму тыльную сторону. Кто скажет, что это правильно? Бабушка как человек знающий поцеловала область над ладонью, и батюшка не заставил себя ждать – с ненавистью он окатил ее святой водой. За что, господа верующие? За правильное действо?

Почему его некоторые не признают? Жители той деревеньки знали батюшку, когда он был еще маленьким, «сопливым» бегал по улице. «За что же его почитать? Зачем ему руку целовать, если у нас душа не лежит?» - недоумевают односельчане.

Что касается главной церкви нашего провинциального городка, здесь царит еще больший беспредел. Несмотря на то, что храм быстрыми темпами восстанавливается (слава Господу!), души служителей в храме и прихожан блуждают во мраке греха. Я не сужу их, а лишь собираю факты.

Мама не ходит в церковь, но верует в Господа. Что же  послужило причиной такого решения? Один единственный случай. В крещенский день мама пришла в наш храм за святой водой, но воды ей так и не дали. Служащая в церкви оттолкнула ее от входа и закрыла перед носом двери, крикнув «Святой воды нет!» Это ли любовь к ближнему?

В следующий раз я пришла в этот же храм помолиться. Была сильная жажда поговорить с Господом. Только как же молиться, если в здании храма, в нескольких метрах от тебя служащая церкви и из  прихожанок собирают все городские сплетни, говоря практически на весь зал?

И вот совсем недавно мы с бабушкой совершили паломничество в Кострому – с прихожанами из местного храма, с батюшкой из сна, о котором говорилось выше. Видимо, так хотел Господь – чтобы я поняла, насколько бездушными людьми являются русские верующие. С самого начала каждый паломник начал придерживаться правила «каждый сам за себя». Доставляя другим неудобство (мы путешествовали на автобусе) и даже не задумываясь об этом, многие доказали это. Слова молитвы ли слышали мы в пути? Сплетни, сплетни и сплетни, словно люди ничего другого и не знают в жизни, как сплетничать. Экскурсовод нам попался знающий, но зачастую интересующийся у батюшки о каких-либо вещах. Что же отец наш? Ни на один вопрос он экскурсоводу так и не ответил, хотя обязан был знать ответ. Ладно, это пустяки все-таки. Я стала за батюшкой следить, и до сих пор перед глазами три главных сцены, заставившие меня отвернуться от местного храма навсегда, но ТОЛЬКО от него.

В Нерехте нашу группу встретила матушка, очень добродушная женщина, от которой практически струился свет, настолько она была улыбчивая и открытая нам. Рассказывая о чудесах, которые совершили мощи Святого Пахомия, матушка Нерехтского храма сказала примерно следующее: «Просите у Господа все конкретное, и он даст вам именно столько, сколько вы просите. Ни больше, ни меньше». Наш батюшка стоял возле нее и с хитрым видом потирал свою бороду, кивая. Лукавее взгляда я не видела. Сразу вспомнился случай, когда отец Георгий из деревенской часовни просил мирян просить у Господа конкретные вещи, например, автомобиль определенной марки.

Вторым случаем было то, что бабушке нечем было дышать в одной из усыпальниц князей и она решила выйти на улицу, постоять в тени. С ней вышли матушка и еще несколько женщин. День был очень жаркий, и воздуха не хватало многим, особенно пожилым. Бабушка была на грани обморока. Я отвела ее в тень к каменной ограде храма. Через несколько минут к нам подбежал батюшка и стал неприлично громко кричать.

- Почему вы ушли от всех?!

- Людям стало плохо. Дышать нечем, - кротко ответила матушка.

- Я что, по несколько раз объяснять должен, сколько у нас осталось свободного времени и когда отъезжает автобус?! Нечего было уходить от группы!

Видимо, ему было лучше, если бы треть группы упала в усыпальнице в обморок. Горько. Это ли любовь к ближнему?

Третий случай стал решающим. Моя бабушка всю дорогу чувствовала себя очень плохо, поэтому она заранее попросила помощницу батюшки, которая является нашей родственницей, передать отцу церкви, чтобы он сказал водителю остановить на остановке, которая успешно находилась возле нашего дома. Мы все равно должны были проехать мимо. Родственница кивнула в ответ. В конце пути выяснилось, что батюшка отказывается ехать по той дороге, но его паломники все же убедили ехать по дороге, по которой уезжали из города. На нашу просьбу батюшка отреагировал категорически отрицательно. Водитель нехотя остановил нам на остановке, находившейся за 600 метров до дома. Бабушке было очень тяжело идти всю дорогу. Я поддерживала ее за руку. Несколько раз она чуть не потеряла сознание. Потом мы увидели, как водитель гнал автобус в обратном направлении по этому же пути. Мимо остановки возле нашего дома. Это ли любовь к ближнему?

Я больше не пойду в наш местный храм. Не хочу грешить еще больше, осуждая его служащих, наблюдая, как на небогатых прихожан откровенно плюют, богатых носят на руках, а за твой спиной плетут про тебя невероятные истории.

Так что же говорить про диктатуру РПЦ по отношению к Pussy Riot? Их поступок неприемлем для церкви. Это факт. Но не стоит же их за это бросать на растерзание религиозным фанатикам! Девушки уже поняли, что поступили неправильно. Каждый из нас грешен. Почему же все бросают в них камни, коль сами погрязли в грехе? В нашем мире нет святых. Главное – вера человека, его душа, а не РПЦ-шный официоз. Зачем это дело пихают в народ? Чтобы еще раз расколоть общество?

Я гораздо быстрее поцелую руку обычному человеку, кто помогает сиротам и нуждающимся, а не служителю РПЦ, который имеет крутую иномарку, ест не в меру и готов распять на кресте группу, которую стоит пожалеть и простить. А уж если им так хочется, чтобы их наказали, то есть УК, да и Господь все видит. Нечего в стране сеять злобу и раскол.

Есть ли кто грешнее нашей церкви? Конечно, есть. Это преступники. Но те являются преступниками в материальном мире. РПЦ – рассадник преступников души, что гораздо важнее реального мира. Но с виду все гладко. Официоз и традиция сделали нашу церковь крайне ортодоксальной. Не удивлюсь, если вернутся репрессии, только не за политические преступления, а за преступления против церковного официоза.

Скажу лишь одно. Лучше я помогу бездомным детям или животным, чем буду таить в душе ненависть и соблюдать все церковные обряды ради самого обряда и показухи.

А. Ахматова. Я научилась просто, мудро жить... (Анализ)

Текст стихотворения

Стихотворение «Я научилась просто, мудро жить…» написано в мае 1912 года. Тогда же вышел первый сборник «Вечер», который был не только замечен, но и одобрен знатоками поэзии.

Хотя критики оценивают данное стихотворение как жизнеутверждающее, где лирическая героиня выступает как повзрослевшая женщина (в 1912 году Анне Ахматовой исполнилось 23 года), мне кажется, что данный стих производит впечатление небольшого обзора ее жизни, можно даже сказать, отчета, словно Ахматова отвечает на вопрос: «Чем вы, собственно, занимаетесь в жизни?» Она спрашивает: «Сейчас?» Ей кивают. Она тоже кивает и набрасывает на бумагу несколько строф с зарисовкой о своей будничной жизни. Это не письмо, как считают критики. Лирическая героиня бы не стала писать подобные строки в письме, так как они не несут в себе большой смысловой нагрузки, попытки что-то доказать. Возможно, это своего рода черта после определенного этапа, и она получила все то, что хотела. Заметим, что она ничего не желает. Поэтическая речь спокойна, без эмоциональных всплесков. Героиня не ищет во всем поддержки. Она просто находится среди природы, и ей хорошо на душе, спокойно. По лирическому настроению данный стих мне напоминает «Не жалею, не зову, не плачу…» Сергея Есенина: своего рода итог жизненного этапа, спокойное повествование, с легким оттенком грусти.

Стихотворение глубоко по содержанию и совершенно по форме. Поэтический язык лаконичен, лишен вычурности и сложной символики, ориентирован на разговорную речь. Это отвечало канонам акмеизма, к которому относилась начинающая Ахматова. «Роза есть роза», - считали акмеисты, поэтому Анна Ахматова не использует в стихотворении сложных символов, обращается к зримым предметам.

О том, что это итог, говорит первый глагол «научилась», который стоит в прошедшем времени. Значит, в данный момент лирическая героиня оценивает все с точки зрения мудрости и простоты. Это мы и наблюдаем в стихотворении. Мудрость в простоте, утверждает Анна Ахматова. Слово «просто» в градации уточняется словом «мудро». Затем глагол «жить» поясняется строкой: «смотреть на небо и молиться Богу», то есть это важное действие ее жизни. Ему она уделяет наибольшее значение. Возможно, она на этом этапе жизни осознала, что небо не пусто – там есть Господь. Господь оказывается важнее других мыслей, о которых она думала раньше, глядя на небо. Желанием молиться лирическая героиня напоминает нам взрослую женщину, испытавшую в жизни множество несчастий. Подобная героиня устает от суеты, постоянных проблем, переживаний и временами хочет просто поднять глаза к небу и помолиться: за себя, за семью, за всех. Тревога. Она появится позже. Лирическая героиня долго, до самого вечера, бродит (блуждает, без пункта назначения). С виду она спокойна, но внутри сидит переживание, совсем ненужное. Оно есть всегда, и лишь временами его можно немного «утомить». Тревога лишь упоминается, поэтому можно вполне считать, что это не особо важные переживания. О них не стоит так много думать, как кажется на первый взгляд. Стихотворение написано пятистопным ямбом, и в первой строфе обращает внимание ударный гласный «и»: «научилась», «жить», «молиться», «бродить», «утомить», который создает ощущение пронзительности.

Далее лирическая героиня повествует о том, что она видит и слышит в то время, когда бродит без цели наедине с природой. Природа здесь предстает как живое существо, богатое цветом и звуком. Лопухи – шуршат. Под порывом ветра. В овраге. Овраг – это далеко. Значит, лирическая героиня улавливает даже далекие звуки. Образ очень колоритен. Мы сразу же представляем шуршащий зеленый овраг. Почему же природа – существо? Гроздь рябины – никнет. Здесь мы наблюдаем олицетворение, когда природа оживает. Рябина желто-красная в сочетании с зелеными, как нам представляется, лопухами образует очень пеструю картину. Природа – источник вдохновения для героини. Для нее важнее Господь и поэзия, нежели иной человек. «Слагаю» - слово высокой поэтической речи. Обычно слагают оды (устойчиво используется). Стихотворчеству придается большое значение. «Слагаю» - глагол в настоящем времени, то есть героиня творила и будет творить и дальше. Слагаемые стихи – веселые. Здесь, мне кажется, автор использовал антифразис. Невозможно писать стихи о «жизни тленной, тленной и прекрасной» в веселом ключе. Здесь необходим элегический дух. Героиня понимает, что живое существо природы тленно (слово «тленно» повторяется два раза). «Все мы в этом мире тленны», - писал в свое время Сергей Есенин. Жизнь – прекрасна в своем «тлении». Именно осознание ограниченности времени, увядания делает жизнь (человека и природы) ценной и поэтому прекрасной.

«Я возвращаюсь» можно понять по-разному. С одной стороны, это возвращение домой. С другой стороны, это возвращение в реальный мир из размышлений о «тленной и прекрасной жизни». Далее следуют образы кота и башенки. Кстати, кот в поэзии Ахматовой встречается совсем не редко. Кот «пушистый» «лижет ладонь» и «мурлыкает умильней». Тактильные ощущения представлены в двух аспектах: шершавый язык и пушистая шерсть. Кот мурлыкает – еще один орган чувств задействован. Лирическая героиня вслушивается в мурлыкание и замечает, что оно стало «умильней». Коту одиноко в пустом доме без хозяйки. Затем внимание героини рассеивается, обращается к огоньку на башенке лесопильни. Это «яркий огонь», а не огонек. Значит, у него вполне была возможность привлечь на себя внимание. Возможно, героиня уже не раз его видит. И каждый вечер ждет, когда он зажжется возле озера. Кот и огонь лесопильни – это постоянство в жизни героини. Они всегда рядом, как и природа. Это назначение людей – приходить и уходить даже тогда, когда конец жизни еще не наступает.

В следующей строфе появляется символ. Он в стихотворении один. Аист – символ дома, домашнего очага, постоянства. Существует примета: если на вашем доме аисты свили гнездо, все у вас в доме будет благополучно. Тишина. Аист кричит, и нет и тени сомнения, что он слетел из гнезда на крышу дома героини и теперь зовет свою пару. Пара обязательно услышит. Только героиня настолько растворилась в тишине и окружающем мире, что не услышит того человека, которого бы она раньше обязательно услышала. Лирическая героиня полностью разделяет себя, свой мир и мир возможного гостя. Чужой мир ей теперь не нужен. Она нашла себя в другом: поэзии, природе, доме. Аист напомнил героине о бывшем близком человеке, о своей паре, но это теперь ненужная тревога.

Художественный анализ рассказа Набокова "Рождество"

В рассказе Владимира Набокова «Рождество» такие категории, как пространство и время, нельзя рассматривать отдельно друг от друга. Эти два понятия тесно связаны между собой, одновременно вбирая в себя различные пласты человеческих чувств и ценностей. Рассмотрим это подробнее.

Дом с флигелем и обширное пространство вне его мы можем рассматривать как олицетворение процесса жизни, поэтому за каждым участком пространства закреплено определенное время и некая совокупность чувств и ценностей, свойственных этому времени.

Дом, в который главный герой, Слепцов, так боится заходить, представляет собой прошлое, представляющее самый темный уголок его памяти. Герой не поселяется в доме, потому что, во-первых, ему чисто психологически было бы сложно там находиться, ведь эти стены, окна, шкафы, ящики с бабочками еще помнят того, кто недавно умер, кто перед смертью упоминал все то, что находится в доме, особенно индийский кокон, казавшийся на первый взгляд мертвым. Прошлое содержит не печальные воспоминания, а, наоборот, теплые и светлые. Именно от данного диссонанса с реальностью, от сравнения этих «тепла и света» и реальной жизни, превратившейся в одно сплошное горе, герой рассказа, сильный мужчина, плачет, прижавшись мокрой щекой к пыльному столу. Еще летом он был так счастлив, наблюдая за сыном, который бегал в саду, ловил бабочек, насаживал их на булавку и прятал за стекло. Теперь жизнь кончена, как разорван тот сачок, которым сын накрывал на перилах моста живое, трепещущее крылышками существо.

Флигель ассоциируется у нас с настоящим временем. Именно в этом месте поселяется герой. С одной стороны, «там белые изразцовые печки истопить - дело легкое», но это лишь формальное объяснение поведения героя. С другой стороны, это место не дом, но находящееся рядом место. Главному герою в любом случае придется зайти в дом, окунуться в это холодное, но олицетворяющее «тепло и свет» пространство. Он садится в угол, словно пациент, ожидающий приема у доктора. Необходимо собраться с мыслями. Необходимо подготовить себя к той боли, которая ждет впереди, возможно, более сильной, чем была ранее. Именно флигель концентрирует в себе напряженное чувство ожидания боли, а также боли, уже ощутимой героем. Угол тот нежилой. В него герой садится совершенно неосознанно, потому что мыслями он далеко от этого места. Ему неважно, где он сидит, в каком из углов. Нежилой угол приютил своего убитого горем хозяина. Они чувствуют близость друг другу. Такие же одинокие, пустые и без жизни. Герой словно умирает, умирает глубоко внутри, ведь горе оказалось сильнее. Умирает для того, чтобы обратиться к прошлому, уже мертвому времени, сконцентрированному в пространстве дома. Но это лишь один угол из четырех. Флигель – это настоящая жизнь: суета, заботы, печки, лампа и воск свечи, относящий читателя к похоронам. Но здесь есть свет. Его приносит во флигель слуга Иван. Если бы не было Ивана, дом показался бы нам абсолютно пустым и безжизненным. Возможно, что именно благодаря Ивану главный герой возвращается из своего ожидания сильной боли, своих раздумий. С одной стороны, слуга знал дом прежним, когда сын героя рассказа был жив, когда Иван еще не сбривал усы. Но жизнь идет. Все меняется. Есть то, что жило в прошлом и живет в настоящем. Это слуга Иван, произносящий в рассказе всего несколько слов, но именно своими действиями – из прошлого, но настоящими – возвращает хозяина дома к жизни, тянет его из глубоких раздумий, словно зовет из того неживого угла. Он напоминает Слепцову, что завтра будет Рождество, что настоящее время – не только похороны, но и Сочельник, который так любят дети. Иван доказывает, что жизнь не закончилась, что процесс жизни линейный, что завтра будет завтра, что стоит продолжать жить.

Пространство вне дома, которое Набоков так красочно представляет обилием пейзажных зарисовок, олицетворяет собой будущую жизнь, которая начнется уже с завтрашнего дня, с Рождества. Это будущее обширно, ярко, красочно, радостно, светло, что Слепцов с чувством разочарования понимает, как на погосте далек от сына, дальше, чем «здесь, где под снегом хранились летние неисчислимые следы его быстрых сандалий». Будущее кроет в себе неизвестность, но в этой неизвестности уже не будет столько боли, сколько ее есть в доме (прошлом) и флигеле (настоящем).

Местоимение «ты» появляется у Набокова лишь в одном абзаце, в самом начале. Возможно, что таким образом автор рассказа приобщает нас к этой очень личной истории. Мы становимся на одном уровне с главным героем, с нежилым углом, его приютившим. Вспоминаем свои истории, когда были близки к тому, чтобы расплакаться на плече у незнакомца, прохожего. Теперь другой человек, недавно похоронивший сына, доверяет нам свою боль, делится ею. И мы воспринимаем весь текст, как именно его рассказ, а не рассказ автора. Мы настолько проникаемся сочувствием к чужой боли, что совершенно забываем о наличии повествователя. В описаниях движений, в отдельных деталях мы читаем гораздо больше. Объем рассказа для нас не сводится к этому малому числу страниц. Мы ощущаем всю трагичную историю в целом.

Когда Слепцов покидает дом, тем самым он стремится к будущей жизни, отрываясь от прошлого и трагически суетного настоящего. Он словно глубоко вздыхает, выбирается на волю, освобождается от того мучительного ожидания боли, которая ждет его при посещении дома. Слепцов опять начинает жить, жить не в горьких проблемах, а в простом, чистом восприятии этого чистого вокруг мира. Он перестает замыкаться на своих переживаниях и начинает осознавать, что кроме его горя есть и окружающий мир, и этот мир не трагичный, а светлый, морозный, ясный. В нем дышится легко. Уже веранда – пространство, близкое к пересечению времен, пересечению ощущения нежилого угла (смерти) и ощущению двора, моста, парка, реки (новой жизни) – встречает героя веселом скрипом половицы и «райскими  ромбами отраженья  цветных  стекол». «Он удивлялся, что еще жив, что может  чувствовать,  как  блестит  снег,  как  ноют  от  мороза передние  зубы.  Он  заметил даже, что оснеженный куст похож на застывший фонтан, и что  на  склоне  сугроба  - песьи  следы, шафранные  пятна, прожегшие наст». Безусловно, главный герой восхищается красотой окружающей природы. Встретившее его морозное утро он воспринимает как человек, не переживший до этого серьезного горя. Возможно, это будет звучать абсурдно с нашей стороны, но мы предполагаем, что вне пространства дома и флигеля герой чувствует себя счастливым. Вокруг нет горя, нет смерти. Все жаждет новой жизни. Утро – это новая жизнь. Каждый человек неосознанно стремится туда, где ему будет легко и комфортно. Ради этого он может забыть о своих обязанностях, о потери близкого человека. Так устроена жизнь. И это ощущение легкости и некой радости удивляет Слепцова. Он ненавидит себя за то, что еще жив, что чувствует эту красоту, хотя должен скорбеть о погибшем сыне. Возможно, он принуждает себя возвратиться к своему горю, но человеческая природа сильнее самого человека и его моральных обязанностей перед самим собой.

Как мы уже говорили ранее, пространство вне дома характеризуется обилием пейзажных зарисовок. Конечно, чисто с формальной точки зрения пейзаж обязан разбавить трагическое настроение как главного героя, так и читателя. Но главенствующая роль все-таки кроется в воплощении новой жизни, самой сущности жизни, ее главной мысли по поводу постигшей героя беды: «Все пройдет. Пройдет и это». Горе не перечеркивает линию жизни навсегда. Оно заставляет человека взглянуть на свою жизнь и жизнь вообще по-новому. Заставляет сделать новый глоток воздуха. «Слепцов,  в  высоких  валенках,  в полушубке с каракулевым воротником, тихо зашагал по  прямой,  единственной  расчищенной тропе  в эту слепительную глубь». Эта «слепительная глубь» и есть та новая жизнь, которая ждет его впереди. Таким образом, мы здесь видим две жизни: настоящую для героя, трагическую, и фоновую, общую, светлую.

Особо следует обратить внимание на последний абзац второй главы, в котором говорится, что герой стоит на месте обрыва парка к реке. Нет сомнения, что действительность дана здесь глазами Слепцова, а не повествователя. Когда герой прислонился к стволу, он не замыкается в себе, не вспоминает прошлого с участием любимого сына, а видит обычное течение жизни, которая была до смерти сына и будет продолжаться после. Стоит заметить, что герой рассказа не видит людей, а видит лишь результаты их деятельности: вырезанные льды, розоватые струи дыма, стук топора. В его горе, сакральную тайну, никто не вмешивается: ни на уровне детали пейзажа, ни на уровне ощущений души, а душа пропускает пейзаж через себя и тем самым познает красоту жизни. Его тайну видит лишь церковный крест. Сам Господь обязывает героя верить в дальнейшую жизнь.

Может показаться странным, но мы хотим сравнить данный рассказ с музыкальным произведением. Две первые главы являются подготовительными к главному событию – переходу героя в мир прошлого, к главной боли его переживаний. В первой главе мы знакомимся с пространством дома, флигеля, а также с самим героем, помещенным автором в неживой угол. Во второй главе герой рассказа как бы еще причастен к фону жизни, словно пытается запастись красотой человеческого бытия перед смертью, которая наступит при посещении им дома. Он еще не пережил самую высокую вершину своей беды, не увидел всей трагичности случившегося. Спокойные ноты, овеянные пеплом грусти, - в начале, искорки радости – в продолжении течения произведения. Практически тишина… Чувства настолько спокойны, что нам уже кажется, герой рассказа готов встретиться с горем лицом к лицу. Слепцов велит отпереть большой дом. Идет к комнате сына. Полы трещат, стены наполняются желтым светом от лампы. Комната – сгусток прошлого, которое ушло безвозвратно, не оставив о себе и живого признака. Хотя…

Сейчас главными для героя являются не новая жизнь, счастье, радость ощущения бытия, а горечь утраты любимого сына, от осознания  того, что ему так и не суждено узнать, по кому сын так тосковал, кого сын так жаждал увидеть.

Одновременно меняется и способ ощущения бытия героем рассказа. Он, кажется, навсегда отказывается от того мира вне дома и читает истории, которые ему нашептывают вещи в комнате: тетрадь, шкафы, сачок, бабочки. Слепцов становится настолько бессильным, что ему остается лишь слушать и плакать. В мире прошлого вещи оживают. Они творят реальность, заставляя забывать о внешнем мире, о настоящем времени. Они творят ту реальность, в которой сын еще жив, еще ловит бабочек, прикрепляет их крылья к дощечкам, произносит их латинские названия «слегка картаво, с торжеством или пренебрежением». Герой не выдерживает обрушившейся на него лавины воспоминаний. Все его действия сопровождают рыдания: то явные, то сухие, еле слышные. Трагизм нашего уже музыкального произведения с каждым словом, с каждой нотой нарастает. Кажется, что еще чуть-чуть и будет поздно, что струна души навсегда лопнет, а сердце разорвется от страданий. Но вспомним наше одинокое «хотя…»

Прошлое не оставило в себе и живого признака? Ряды сухих бабочек под стеклом. Это не совсем так. Появлению живой души предшествует появление живой души иного характера. Безусловно, это Иван, но Иван не один, а с живой, вечно зеленой, пахнущей морозом и праздником елкой, к крестообразной макушке которой приделана свеча. «Зеленая. Пускай постоит...» - мягко настаивает он. Слепцову тяжело осознавать, что сегодня Сочельник, а завтра Рождество. Переход из одного времени в другое всегда болезненный. Здесь переживание героя достигает своего пика. Елка, строчки о первой любви сына, о которой отец теперь никогда не узнает, слон, уходящий вдаль на последней странице тетради. Герой больше не может терпеть этой выворачивающей душу боли и решает покинуть жизнь. «Смерть, - тихо сказал Слепцов, как бы кончая длинное предложение». И снова тишина… Кажется, из этой мертвой пустоты не выбраться, не преодолеть этой нескончаемой лавины горечи. Но среди мертвых бабочек оживает то, что ранее казалось таким же неживым. Из кокона рождается индийский шелкопряд, огромная ночная бабочка. И словно в композиции Мориса Равеля «Волшебный сад», после продолжительного трагического начала и пика переживаний, когда кажется, что сердце разорвется от боли, последние строчки-минуты окрашены чувствами счастья, радости, волшебства, новой жизни, Рождества. Формально это конец произведения, но мы уверены, что для главного героя рождение бабочки из кокона, который так дорог был сыну, является лишь началом. Рождение бабочки стоит вне категорий прошлого, настоящего и будущего, вне фоновой и реальной жизни. Это событие играет роль чуда, поэтому мы с уверенностью можем провести параллель с Рождеством Христовым. Конечно, герой захочет жить дальше. Его тепло дало жизнь другому существу. И так не раз будет в его жизни.

Нельзя утверждать, что герой предал одни ценности ради других. Мы не можем выделить точное число главных ценностей, потому что человек сложный по своей природе и жизнь сложна. Человек многогранен изначально, и он лишь тогда человек, когда обладает всей совокупностью ценностей, где одна не может существовать без другой. Смерть и возрождение, горе и счастье, открытость миру и закрытость в своих переживаниях – все это испытал герой, и ни одна из ценностей не отброшена на второй план. Все они для него главные, потому что они ЦЕННОСТИ, а следовательно, ценны изначально. Просто рассказ заканчивается на идее возрождения, идее чуда, но за ней последуют и счастье, и радость, и смерть как наш общий приговор.

Предметом эпоса является целостность мира, в котором совершаются индивидуальные действия. В данном рассказе мы наблюдаем лишь за одним из отрезков жизни человека, о котором мы знаем только, что он отец, любящий своего сына. Жизнь каждого человека не дискретна, а целостна. Каждое событие играет в жизни человека определенную роль: большую или незначительную. Поэтому смерть сына рассматривается в рассказе в контексте прошлого, настоящего и будущего. Оно взаимодействует со всеми пластами времени и не только времени, ведь не стоит забывать о чуде.

Для достижения трагического эффекта авторы фильмов, поэзии, прозы часто связывают мотив смерти с полетом: птицы, листа, бабочки. Безусловно, этот образ кроет в себе сравнение с полетом души, стремящейся в небеса. Но образ бабочки гораздо глубже других образов, потому что это не только полет, но и чудо. Можно даже сказать, что это чудо вдвойне: рождение живой души из неживого и полет этого живого к небесам. Рождение бабочки накануне Рождества. Прочитав эти четыре слова и представив этот волшебный образ, мы совершенно забываем о смерти. Нам хочется жить, хочется отпустить это чудо туда, где теперь живет его хозяин, и тем самым от горя освободиться.