Демоны Ренаты

героиня нашего романа

У Литвиновой есть фетиш — целовать (и в целом — сексуально желать) врагов, особенно — мертвых (беру не с потолка — она сама в этом признается, хоть и не такими, как у меня, сильными словами). Если учитывать тот факт, что ее враги — это соперницы, то есть женщины, то… Нет, я ни на что не намекаю и вообще ошибаюсь. Хотя мысль довольно занятная. Продолжать я ее, конечно, не буду.

Позвольте предположить (и поговнить от души) — груз психоанализа давит плечи. Основной враг Ренаты — это она сама. Все эти «соперницы» — ее многочисленные субличности, в которых сосредотачивается все ее зло (темная сторона личности, архетип тени, по Юнгу). Эти соперницы пьют, изменяют, много едят, завидуют, убивают, крадут. Они — пошлые. Они — ненасытные. И она все это в себе ненавидит, отчаянно хочет уничтожить: всеми сознательными («бесконечный ЗОЖ») и бессознательными способами (творчество). Но одновременно это ее будоражит. Всех будоражат как раз плохиши: социопаты, психопаты, убийцы, маньяки. Просмотры сериалов с подобными героями взлетают до небес. Мы устали от навязанной хорошести, от яркого солнца — нам подавай прохладную тень и блеск ножа или пистолета. Это не пропаганда зла, как можно подумать. Это обращение к скрытой стороне личности — в каждом. Обнаружа в себе тьму (и принимая ее), личность становится более-менее полноценной. Сбалансированной. Принимать отвратное в себе — самое сложное. Ты весь из себя такой хороший, а тут — «распишитесь, что вы обосрались». Расписываемся, не поднимая глаз.

садомазохизм в образе Ренаты

Не удивлюсь, если основная сексуальная фантазия Литвиновой — «порочная Рената». Агрессивные украшения, с шипами и пастями, цепи, лезвия, «кровавое» колье, будто тебе отрезали голову — не просто так. Помимо одновременного заявления о нелюбви к себе и другим (этот человек не боится шокировать — так она выражает свой протест), здесь еще попытка залезть на крест: шипы, кровь. Никого не напоминает? Я, конечно, ПРАКТИЧЕСКИ шучу, но кто знает? Жертва — это навсегда. От «мазо» до «садо» один шаг. «Нередко индивид сочетает садистские и мазохистские действия, получая удовлетворение и от тех, и от других». «В психоанализе мазохизм нередко рассматривается как разновидность садизма, направленного на самого себя». Вот вам цитатки, если мое мнение кажется излишне говн… субъективным.

Человек, который смакует слово «вожделеть» (значение слова — «испытывать сильное чувственное влечение»), делая на нем особый, гурманский акцент, реально вожделеет, то есть хочет и трясется, трясется и хочет. Но «вожделеть» не значит «делать». Это состояние, а не активное делание. Более того, формы совершенного вида здесь нет. Данное состояние в большинстве своем ничем заканчивается. Обычно это «хотеть издалека». Только «хотеть». Вожделение не подразумевает контакт с объектом вожделения — то самое «без проникновения». О чем нам это говорит? О том, что Рената — заложник собственных фантазий и фрустраций. Это как «хочу заниматься сексом трое суток подряд, но не могу, потому что целибат держит меня в тонусе» (в действительности — «потому что я буду осуждать себя за разнузданность»). Отсюда ее установка «любить издалека и ничего не требовать», к которой она — так жертвенно — стремится (из последних интервью). То есть одолеть вожделение и стать духом святым (наконец-то!). Я тоже этого желала, когда была влюблена безответно — так меня убивала постоянная фрустрация. Постоянное «ничего» на мой запрос «всё». Отмечу, что это именно фрустрация, а не депривация — блага (внимание) я все-таки получала, но мне их не хватало. Желание стать духом святым может доказать и ограничение себя в еде — человек, по Ренате, должен быть худым, менее плотным, он должен взлетать над землей. Мало еды, еще меньше секса, зато много — труда, в котором дерешь с себя три шкуры. Козерогам — привет!

ЗОЖ Ренаты (полы вымыты спиртом)

«Хочу вот так, а нельзя» — типичный внутренний конфликт. Запрет, наложенный якобы во благо. Так — не болит. Так — не ранит. Причем это осознанный запрет — введение искусственной депривации. Якобы во благо. Якобы депривации. Якобы — потому что человек думает, что это его единственный выход. И что это НОРМАЛЬНО. Но это его колокольня — моя колокольня думает иначе, но да ладно… Далее придумываются доказательства — чтобы оправдать свой якобы правильный выбор. Появляются установки, что надо любить издали, что требовать в отношениях ничего нельзя (серьезно?), что надо принимать все зло от того, кого любишь (серьезно?!). Чтобы расслабить внутреннюю пружину, появляются соперницы в текстах. Эти соперницы — носители запрещенных желаний — активно убиваются. Изощрённо, кстати. Чем изощрённее, тем сильнее сексуальное желание. Шпилькой в глаз. Или взрывом, и чтобы голова с бриллиантовыми серьгами покатилась по асфальту и звенела. И все сразу хорошо. Внутренний конфликт разрешился (на самом деле нет). А холодной одинокой (или даже нет) ночью вспомнить, прокрутить в своей голове еще раз и ощутить, как тело наполняется горячей сладостью. Вдобавок можно проиграть сценарий, когда у твоего любимого человека появляется другая. То есть — подготовиться. Помечтать — как будешь убивать ее. И вроде бы легче. Мысли все-таки материальны. Мечтайте, люди! Не переставайте мечтать!

Человек постоянно балансирует между тревожностью и агрессией. Тревожность — из-за страха потерять любимого. А вдруг он полюбит другую? Нереально, но все равно — а вдруг? Агрессия — как здоровая реакция на то, что тебя не устраивает. Тот самый «абьюзинг» (я не намекаю ни на какую песню). После вспышки агрессии всегда появляется вина, и ты снова надеваешь на голову терновый венец и залезаешь на крест. А перед этим долго-долго-долго извиняешься (и признаешься в любви — словами и делами). Потому что агрессивны только соперницы. Агрессия, особенно на любимого человека — нехорошо. Она порицается. И ни в коем случае не признается. Признается только то, чем можно блеснуть. Что-нибудь сверкучее.

сверкучее

Тень — это темная сторона нашей личности, все худшее в ней: зависть, похоть, алчность, криминальные позывы и т.д. Тень, по Юнгу, не осознается. Она вся в бессознательном, то есть вылезает периодически, как прыщ — во снах, в текстах, в гневе. У всех нас есть своя тень. Это то, что мы в других люто ненавидим. Мы ненавидим в них не то, что от нас отличается, а то, что есть в нас, но мы не можем это признать. Мы не ненавидим того, кто нам чужд. Мы его игнорируем. Мы ненавидим тех, с кем у нас много общего. Кто стоит с нами в одном ряду, кто претендует на наши блага (вся наша политическая оппозиция). По крайней мере, так пишет Зиммель. Я не ненавижу того, кто ненавидит меня — это человек из другого мира, я его совсем не знаю (поэтому для меня эти сообщения абсурдны). Я ненавижу того, кого я ставлю рядом с собой. Я могу ненавидеть близких или друзей — за равнодушие или обесценивание. Могу ненавидеть творческих — за заносчивость, бездарность, высокомерие. Могу ненавидеть женщин (потому что я сама женщина). Эти люди — рядом. Если покопаться, то все эти качества наблюдаются и у меня — я замечаю то, что уже видела: если я не видела синего цвета, я не скажу, что небо синее. Это как «красота в глазах смотрящего»: сколько в тебе красоты, столько и красоты вокруг (даже если ты живешь на мусорных окраинах Дели). Так и с ярким отрицательным чувством. Я вижу, что человек выпендривается, потому что я сама периодически выпендриваюсь (например, в этом тексте — заметно?).

Почему тень вытесняется? Почему мы не можем быть светом и тенью одновременно? Потому что это приведет к распаду, расщеплению личности. У нас есть сознательный образ себя (хороший), и все, что целостности данного образа угрожает, заметается под ковер бессознательного. Казалось бы, спрятал и забыл. Но не все так просто. Есть такая психологическая защита, как «проекция» — реакция на триггер, когда мы переносим «наше» на «не наше». И тогда человек, по нашей оценке, становится злым, хотя в действительности он просто что-то сказал, что нас разозлило.

— А не могли бы вы…

— Ах ты мразь!

Интересно, откуда это берется — в нас. Зиммель пишет, что желание любить и ненавидеть у нас от природы, в дальнейшем мы просто ищем объект, на который можно вывалить все это добро (или говно). Я говорила об этом, когда писала о травле. Человек напряжен, фрустрирован, ему надо облегчиться, поэтому он находит человека, принижает его статус до своего уровня (чтобы ненавидеть — так звезд, например, считают чуть ли не соседями) и начинает выпускать пар — свое природное желание уничтожить. Кстати, сарказм — это тоже про убийство. Люблю сарказм.

Рената хочет убить худшее в себе

Поэтому так важно ловить себя на раздражении. Поэтому так важно следить, кого ты убиваешь в своих произведениях (или кто у тебя там перманентно страдает) — это ты худшее в себе убиваешь, пытаясь снять напряжённость и решить свой внутренний конфликт. Следить за собой вообще полезно, особенно когда рука так и тянется к кнопке «заблокировать пользователя» — раз от разу.

Чтобы не истощать психику и продуцировать все-таки светлое, а не темное (как пиво), надо того, кого ты ненавидишь, убрать из общей с тобой среды. Нет, не убить (потому что посадят). А именно убрать. Поместить в другую группу. Я ненавижу харкающих мужиков — до жути. Почему? Потому что мы граждане одной страны и мы обязаны соблюдать правила нахождения в обществе. Я соблюдаю, а ТЫ нет. Почему ТЫ имеешь такое право? Только дело в том, что и Я не соблюдаю эти правила и иногда страшно позорюсь (стыд, особенно за сломанные ветки и мусор). Но Я-то хорошая (мой образ), а ТЫ — плохой. Нас объединяет страна, общество и правила, а если глубоко копнуть, то равнодушие к другим («это я на всех вас харкаю»). Равнодушие я в себе страшно корю. Будешь ли ты ненавидеть пьяницу? Будешь ли ты ненавидеть наркомана? Нет, конечно. Если у вас нет с ним общей платформы. Если это не близкий вам человек. Так с чего ненавидеть харкающих? Можно поставить их в один ряд с пьяницами и наркоманами. Людьми, которые вредят себе и другим.

Меня ненавидит целая толпа. Почему? Потому что эти люди считают, что я, стоящая, по их мнению, в одном с ними ряду, угрожаю их безопасности. Я раскачиваю лодку восхищения и покоя. Я не молчу, когда мне что-то не нравится. Вдобавок я отнимаю блага, которые хотели бы получить они: эти блага — чужое внимание. Эти люди считают, что они заслуживают внимания, а я — нет. Я для них — угроза в их родном поле. Угроза их психической целостности — в частности. Заставляю задумываться о значении морали, например. А если человек — ругающийся матом моралист? Поэтому меня срочным образом надо принизить, затравить. Затравить и успокоиться. Все бы ничего, но эти люди не могут встать на мое место. Я не считаю их людьми из моей группы. Для меня они — другая, совсем неинтересная, планета. Это как отбиваться от насекомых. Поэтому у меня нет ненависти в ответ. Скорее — недоумение. Но сейчас и этого нет. Если я вижу, как человека бомбит (или то, что он меня заблокировал — как с Ренатой), значит, я попала в точку — нашла ту самую мозоль и крутанула на ней каблуком. Признаю, что мне нравится крутиться каблуками. Возможно, я энергетический вампир, не знаю. Я оправдываю это тем, что мне скучно жить без куража. Здесь я вставлю карту Таро — так и просится.

ваш покорный слуга

У Вероники Степановой, нашего любимого психолога, есть другое решение — найти в этой тени позитивное. То, что можно применить на практике. Для этого ты раписываешь на листочке, какой человек для тебя хороший, а какой плохой. Вот этого плохого и надо пустить в оборот. Ненавидишь высокомерие? Значит, и в тебе есть чутка. Как это высокомерие применить? Может, в самопиаре, где нужно повернуться самым лучшим бочком? Да и вообще — в творчестве, в эпатаже. Скромность тут ни к чему. Ненавидишь наглых? А если опаздываешь на самолёт, а тебе надо справку взять (а там очередь в три загиба)? Тогда что? Иным словом, подружись со своим говном. Но для начала, конечно, стоит это говно в себе признать. Это как плюнуть себе в лицо и улыбнуться — знаю по себе. Но сразу станет легче. Будет кризис самоидентификации (обещаю), но в конце туннеля обязательно появится свет. Главное — не спиться и не скуриться. Выдержать этот шквал цвета детской неожиданности.

Этот текст не родился бы, если бы не Литвинова, Зиммель и Юнг (надеюсь, им уютно в этой компании). Рената пишет, как вожделеет мертвых врагов, а Зиммель говорит, что, в общем-то, в этом нет ничего странного. Сначала ты врага ненавидишь — тем самым устанавливаешь с ним тесную чувственную связь, а потом идёшь за рамки прелюдии и начинаешь этого человека любить. Целесообразнее все-таки — любить. Но сначала, чтобы от него ничего не прилетело, нужно опасность снизить до нуля — и сопернице сносится голова (это я предполагаю, я не так сильна в убийствах; мои персонажи, если и умирают, то случайно или от болезни). Ну, или пронзается сердце. Что-нибудь очень красивое происходит, короче. И никогда не грязно, не пошло, не тускло — даже если это произойдет на помойке, будет показана вся красота этого места, так, что вы пойдете выбрасывать мусор и будете долго смотреть на эти — уже не безобразные — баки. В баках будет целая философия.

фотка, от которой хочется плакать