Щепа

Имеет ли право любимый и любящий (одновременно) человек чувствовать одиночество? Не считается ли пороком наличие у него претензии? Хотя никакой претензии здесь нет, а есть страх: «Нормален ли я? Чего же мне все-таки не хватает? А может, я, упаси Господь, зажрался?» Не может же он откреститься от того, что физические километры внезапно превратились в ментальные! Двести-триста ментальных километров отделяют тебя и человека, который занимает важное положение в твоей жизни. Что-то происходит не то. Или происходит что-то совсем иное.

«Каждый умирает незнакомцем», - написал Камю. Камю любимый, во-первых, я не хочу умирать. И не умру. Душа в заветной лире... И тем более не хочу умирать, а в моем случае — жить, незнакомцем. Жить — и только — знакомцем. Очень хорошим знакомым, особенно любимому человеку. Чтобы не осталось темных пятен. Чтоб никакого нравственного туберкулеза — на рентгеновском снимке сердца. Карты — на стол! И больничную.

Я люблю тебя. Я так люблю тебя. Но это не мешает мне обнаружить в душе своей диалог без ответа. Диалог, который я спланировала сотворить с тобой, но — то ли луна еще не полная, то ли выпало недостаточно снега. Наверное, желание создать с любимым человеком единый организм — естественное желание. Нет ничего постыдного в том, чтобы искать себя вне себя. И ждать слияния: слез, рук, мыслей. Искать земное подобие Рая.

Никто не ожидает от меня с придыханием — слов. А между тем, их стоило бы потребовать. Как требуют у других любовь: «Я такой хороший. Люби меня!» Ремарк — у Дитрих. Человек — у Бога.

Услышь меня, Бог,

Слепого, глухого, немого.

Услышь меня, Бог!

Услышь хотя бы немного!

Пойми меня, Бог,

Ведь кто-то убил Ван Гога!

Сам он не смог!

Может, рукою Бога?

Узри меня, Бог!

Мне быть на Земле недолго.

Пусть я так плох,

Узри же другого Бога!

Еще немного и одиночество вместе с последней звездой разобьется о студеный пол моего дома. Осколки воткнутся в живот и ступни. Еще часа четыре.

А пока я — отщепенец. Нравственная и культурная щепа. Можно представить, что меня несет в центр мирового океана. Или как течет с проблеском звезд смола. И чужая вдруг рука берет спичку и подносит к моей голове.

Сердце, которое болит

Забыла, что все мы в этой жизни одиноки. А не стоило. Будь ты самым любимым человеком в мире, с толпой родственников и возлюбленных - все равно со своими страхами ты останешься один на один. Например, в час холодной ноябрьской ночи.

Никто не поймет твоего стихотворения. Никто не посмотрит в твое прошлое - твоими глазами. Никто не просидит с тобой это тяжелое время, держа тебя за руки и шепча: "Не бойся. Я с тобой". Люди - это только люди. Люди - и только.

Паническую атаку перепахивать тебе одному. Как и считать часы до распиливающего тьму рассвета. Вглядываться в потолок вы не будете - вдвоем. Просто у другого и потолок тоже - свой.

Никакими заслугами ты не заставишь человека присоединиться к решению твоих проблем. Он этого страшится. Он этого бежит. Великодушие падает ниц перед "у меня много дел" и "я очень хочу спать". И да, "извини". Что ж, и я тоже хотела когда-то спать. Было дело.

И коль полюбят тебя какие-нибудь люди и не один человек даже, то будут любить тебя в них, в голове их, а не автономного, с ручками и ножками и вечно болящим сердцем. Чтобы знали те, что сердце твое боляще, тебе ежесекундно стоило бы напоминать им: "Сердце болит. Болит сердце. Сердце, которое болит". А это им - скучно. Возможно, им не доводилось носить с собой столько боли и неосторожно сказанное слово не отзывалась в них камнепадом чувств. Возможно, и не доведется. И лишь ты пронесешься красным хвостом средь черного в дырах неба.

Негэнтропия и синтез: роль бессознательного

Основываясь на методе структурно-осевой психологии, Евгений Синицын, исследователь природы гениальности из Новосибирска, построил свою психолого-кибернетическую модель, подразумевающую наличие в психике гения автономного психонейрофизиологического комплекса (АПК), включающего в себя постоянно расширяющиеся информационно-смысловые структуры (ИСС) разного объема и свойства. В книге "Тайна творчества гениев" Синицын пишет, что синтез смысловых структур находится в сфере инстинктов, то есть присущ каждому индивиду. Он также вскользь упоминает закон энтропии, согласно которому элементы системы накапливаются, приближая систему к хаосу. Иным словом, система стремится к смерти. Данный материал будет взят мной за основу.

Следуя закону энтропии (или инстинкту "деструдо", если брать точку зрения психоанализа), система увеличивает чисто входящих в себя элементов и тем самым стремится к самоуничтожению. Но на любую силу есть сила противоположная, поэтому система следует и другому закону - закону негэнтропии. Негэнтропия представляет собой упорядочивание приходящих с внешней стороны элементов. Так, например, из, казалось бы, разных людей нашего общества строятся общества поменьше - группы по профессиям и интересам. И так структурируется внешняя среда, попадая в нашу психику. Наибольшей способностью к упорядочиванию среды обладают дети и гениальные личности (в независимости от направления деятельности - научной или художественной). Что между гением и ребенком общего? И тот, и другой следуют инстинктам.

Все инстинкты находятся в сфере бессознательного. Неизвестно, что было бы, если бы все мы руководствовались только данным уровнем нашей психики, но, к счастью, бессознательное ограничивается сознанием. Ограничивается не сразу, а с увеличением роли общества в нашей жизни. Инстинкты подавляют такие социально обусловленные факторы, как этические нормы и шаблоны поведения. Навязываются они с детства - родителями. Вскоре ребенок понимает, что прежняя модель его поведения не приносит успеха. Желаемое он получит только тогда, когда начнет следовать требованиям.

С ростом тела у человека наблюдается и рост самоаналитической способности. Если прибавить к ней постоянный прессинг со стороны общества в виде обязанностей, возникает потребность в саморазрушении. Основная задача осознанного индивида - направить самоанализ не в деструктивное, а в конструктивное русло. Иначе велика вероятность самоубийства.

Обращение к самоанализу появляется тогда, когда человек уходит от бессознательной жизни (детства) к жизни сознательной (зрелости). Ребенок, можно сказать, "варится" в бессознательном. Он верит в чудо (читает сказки), любит всех людей и животных (если брать религиозно-космологический аспект, можно предположить, что это тот самый принцип Всеобщей Любви), одухотворяет предметы и природу (тем самым доказывая, что все в этом мире - живое) и постоянно что-то создает (в процессе игры). Бессознательная часть человеческой психики являет собой ту духовность, что объединяет национальные и индивидуальные культуры, то есть над-духовность. Это совокупность архетипов, событийных и субъектных. Событийные архетипы включают в себя всю совокупность довлеющих во взаимоотношениях законов: Спасение, Воскрешение, Предательство и т. д. Субъектные содержат участников взаимоотношений: Отец - Сын, Мать - Дочь и т. д. Человек, вырастая и участвуя в жизни, неосознанно использует архетипические модели поведения. Тем отличается индивид со средним мышлением от гениального ученого или гениального творца, что последние могут подобное поведение распознать и вычленить его из ряда иных поведенческих структур.

Евгений Синицын пишет, что гений творит исходя из глубинных иррациональных мотивов. Но что же такое "глубинный иррациональный мотив", как не архетип? Если сравнить гения и ребенка, гений - это ребенок, который может придать своему бессознательному форму. Индивидуальное бессознательное является частью коллективного бессознательного, поэтому с течением времени творчество гения становится столь популярным. Поначалу общество воздействует на гения деструктивно, стремится уничтожить его из-за инстинкта самосохранения, но после смерти творца награда все же находит своего героя.

Какова же природа негэнтропии? Чем руководствуются ребенок, жадно познающий мир, и гений, жадно этот мир создающий? Неужели в афоризме "Детство - это психическая болезнь" есть доля истины? Ведь вполне можно предположить, что и гений, и ребенок на какую-то долю безумны. И тот, и другой странно себя ведут, ни капли не стесняются и делают всегда то, что хотят. Если изображать данную особенность метафорически, в сознании образуется трещина, через которую постоянно пробивается бессознательное. Иногда трещина расширяется и человек уже не принадлежит себе: так люди окончательно сходят с ума. Самый известный пример сумасшествия гения - личность Фридриха Ницше. Таким образом, необходимо сумасшествие неполное, то есть сумасшествие умеренное.

Но стоит отметить, что имеющая в качестве одной из сторон внешнюю негэнтропия и синтез ИСС не полностью тождественны. Восприятие индивидом внешних сигналов определяется его АПК. На восприятие могут влиять как просто окружающая среда (включая информацию), так и уже синтезированная. Синтезированная среда может создать или расширить ИСС сразу, в то время как одинарный элемент среды может синтезироваться с уже имеющимся элементом ИСС и расширить ИСС уже после момента синтеза. Синтез окружающей среды происходит в моменты пикового чувства красоты (если вспомнить биографические заметки некоторых гениев, то в целом те утверждают, что открыли Замысел Божий). Негэнтропия внешняя переходит в негэнтропию внутреннюю. Образуется новая ИСС, которая будет расширяться благодаря подобным озарениям и далее. Внешняя негэнтропия больше всего присуща ребенку, в то время как и внутренняя, и внешняя - удел взрослой гениальной личности. Открытия во внешнем способствуют прогрессу в ИСС ученого или творца, а после и прогрессу всего человечества.

Некоторые из вас удивятся, но в науке тоже немало архетипического. Ведь что такое наука? Это превращение метафизических законов в физические. Казалось бы, иррациональное - в рациональное. Невидимое - в видимое. Искусство же оформляет архетипы непосредственно с помощью определяющего способа: слово, музыка, живопись, скульптура и др. Сейчас, например, современному человеку было бы трудно понять символическое искусство (в противопоставление акмеистскому), потому что символизм является чистой реализацией того или иного архетипа, без использования привычного "земного" (материального) фильтра.

Если негэнтропия (или синтез) - это инстинкт, то гений стремится, прежде всего, к целостности. Целостность - это гармоничная завершенность, ведущий критерий системы, в которой все составляющие в равной силе (не только мере) подчинены одному. В такой системе при каждом соединении стоящих рядом элементов создается локальная причина для создания еще одной ИСС. Например, в гениальном стихотворном тексте это могут быть уникальные метафоры. Гениальная метафора - это открытие. Из открытий образуется Откровение.

На рис.1. дана иллюстрация, показывающая, каким образом внешние сигналы становятся основой объекта искусства или конкретной теории. Под воздействием уникальной призмы АПК гениального индивида сигналы внешней среды синтезируются и попадают в сознание, где в виде ИСС неосознанно находят привязку к не менее конкретному архетипу, находящемуся в бессознательной сфере. Архетип, обладающий огромной выталкивающей силой, несет информацию к сознанию и рождает в ИСС (на рисунке - стрелочка вправо: упрощенный вариант) то, что могло бы быть реализовано в творческой деятельности. Так рождается продукт гениального мышления.

Работая с негэнтропией, мы изучаем процесс творения. Или созидания. Стоит подумать, является ли синтез таким же созидательным актом. Скорее всего, синтез - это не создание, а вос-создание. Опять же, если брать религиозно-космологический аспект, воссоздание мира по божественному принципу, то есть вспоминание истинного порядка вещей (не забываем, что дети все же верят в чудеса).

Таким образом, создав в результате своей деятельности гениальный продукт, гений приобщает познающего к области гениальности Q. Но если в данном случае происходит узнаваемость, значит, в области находится и познающий. Значит, что область гениальности Q является общей для всех людей. Это еще раз доказывает, что гениальное творчество имеет под собой основу в виде архетипических образов, являющихся главными составляющими над-духовности, создавшей все имеющиеся в нашем мире культуры.

1

Люди замечают только то, что движется. Стоит звезде полететь, сразу: "Самолет! Упала звезда (а значит, загадывай желание - но почему нельзя загадать просто, когда смотришь на звезды?)! Спутник!" Всю жизнь я стою (относительно других; относительно себя - нет). Наверное, именно поэтому не занимаюсь спортом. Спортсмены всегда очень заметны (внешне; внутренне - откуда нам знать?). В современном мире, то есть теперь, людям внутреннего движения необходимо двигаться перед другими. Это как заставить улитку танцевать. По природе своей, улитка все свое бытие сидит на травинке и смотрит на росу. И ни у кого это не вызывает удивления. Вытащила рожки - прекрасно! Так почему, чтобы быть великой, я должна быть великой перед другими?

Впервые заговорив (хочется написать - заговоривши) о себе, осознаю, что написанное до - обо мне ложь. Я ела страх - на завтрак, обед и ужин (и совсем не ела то, что нужно - еду). Рассказывая о своем внутреннем мире (убогое, конечно, словосочетание), я пребывала в мире внешнем. Свершалась ложь непростительная, сродни той лжи, что между влюбленными. Такая ложь отравляет Богу сердце. Потому что не из земли мы пришли и не в землю мы возвратимся. Покуда не пришел к Богу крестьянин, земля эта была любовью. Из любви (Бога и тела родителей наших) были созданы мы, в любви (уже от себя и к себе) живем (и тем самым создаем себя) и в любви никогда не умрем. Откуда вообще слово "смерть"? Почему оно до сих пор в нашем словаре? Исчезновение биологического тела (в противовес - ментальному)? По-моему, уже давно ясно, что ничто не исчезает, а черные дыры лишь поглощают, возвращая в другое место столько же массы. Чем бы я заменила слово "смерть"? "Граница" - слишком чужды друг другу стороны. "Рубеж" - куда-то надо бежать. "Переход" - да, наверное, переход. Гусеница не умирает, она переходит - в бабочку. Плоть наша перейдет в червей и детей их, послужит удобрением для растений. Дух наш вернется в Любовь и долго будет плакать на плече у Бога, потому что всю эту жизнь искал такой же любви, - а не давали.

Люби меня, как Бога своего. Или - люби меня, как Бога, если бы ты верила в него. Не могу читать стихотворения Рильке без мысли о тебе. Я бы тоже писала тебя так - Ты. И ситуации наши похожи. Говорит ли с ним Бог? Или есть только те слова, которые поэт вынул из своей головы и приписал Ему, дабы с ума не сойти? Мне известно, как сходят с ума - от отсутствия любви. Как не хватает воздуха - не от приступа желания, а от понимания, что тебя не любят. Что с тобой, будь ты самой великой в эпохе своей, никогда не будут. И нет сил на обиду. Обида - слишком человеческое. Здесь нужны сверхчеловеческие понятия. Фатум. Кажется, за спиной фатума всегда стоит смерть. Теперь же будет стоять переход: я куда-нибудь обязательно перейду.

Очень важно никуда не спешить. Именно так думал при сотворении мира - и думает при сотворении моей судьбы - Господь. Отчего происходит каждая спешка? От страха. Страх - единственный антипод любви.Страх - это то, с помощью чего нами управляют: государство, семья, начальство, религия и др. Нас бьют кнутом, но не дают пряника, потому что пряника у тех, кто бьет, не существует. Любовь почти покинула этот мир. Любящие безответно отказываются от новой любви. Но - любовь всегда есть в этой земле. С чередой аффектов, но это всегда - любовь.

Сегодня я в очередной раз - старая добрая традиция - курила у себя, скажем, в саду. Рыжела половинчатая луна. Щеки лизал влажный воздух. Я поднимала голову, а над облаками летали то спутник, то самолет. Я говорила - вслух - сама с собой. Мысли складывались по полочкам. Жизнь становилась ясной. Губы мои, выдыхающие сухой дым - суховей, шептали: "Неужели для моего счастья никого больше не нужно? Вдруг для моего счастья никого не нужно?" Ведь я цеплялась за людей. Специально искала их, разговаривала (выговаривала) и тем самым организовывала все то, что, казалось бы, было хаосом. А люди слушали, думали что-то свое (неважно, что, но СВОЕ), и любовь, основа нашего мироздания, утекала сквозь пальцы. Все было и так, и не так. Но я курила, одна, говорила о себе без боязни собственного же осуждения - и все было ТАК.

Ты никогда не проглотишь человека целиком (когда хочешь съесть и переварить). Боже, и это еще говорит вегетарианец! Он никогда не полюбит тебя так, как ты его (или так, как ты хочешь). Другой всегда чужой (не враг). Иной. Не ты. Ты поймешь это, когда он уйдет от тебя. Но лучше пойми это в самом начале любви своей, и тогда избежишь многих ошибок, а особенно - смерти.

Счастье после смерти

В списке счастливых, кажется,

семнадцатая из шести.

ноябрь 2014 - июнь 2016

За последние 2 года произошло столько, что хватит на несколько жизней. Человек живет - человек умирает - человек рождается. Сколько раз стоит за жизнь умереть, чтобы вкусить счастья без примесей? В любом случае - прячется оно за смертью. Внутри меня кладбище, где на каждой могиле крест (до памятника не доросла) и моя на то время фотография. Но если раньше было чувство, что иду я не туда и, быть может, вообще не иду, то сейчас наблюдаю спокойное движение: вперед, вширь, ввысь.

1. Несмотря на отсутствие у меня амбиций, за счет пинков Господа событийный прогресс имеется. Работаю уже год. Участвую со своими студентами в разных конкурсах и даже занимаю призовые места (точнее, занимают студенты). Успела побывать на концерте Земфиры: услышала "Гору", свалилась немножко в обморок. Гуляла в полночь по Старому Арбату. Пела арию на итальянском. Вернулась домой - в музей Марины Цветаевой. Полюбила другого. Жаждала в человеке вечности, а нашла лишь человека. И разлюбила. А как же я была тщеславна, тогда, перед очередными похоронами себя! Мир хотелось завоевать: смотрите, какая я прекрасная, самая лучшая! Если работать, то непременно руководителем. Глупость страшная! Вывести свое честолюбие на чистую воду, вытравить, отпустить его - нелегко. Наверное, надо дойти до ручки, стать одиноким и непонятым, насколько это возможно. Понять, что статус - явление навязываемое, социальное. Как я сказала коллегам на фуршете: "Самореализация и авторитет не одно и то же". Многие задумались о смысле жизни, как минимум. Я не хочу жить из-за общества. Я хочу жить из-за себя и на радость нуждающимся (именно во мне).

2. Любовь и деньги - две взаимоисключающие энергии. Денег нет (и это нормально). А что с любовью? Интересно, если можно было бы сравнить, то чего больше - любви ко мне или уже нелюбви ко мне? Скорее, любви, которая больше нелюбовь, чем любовь. Любви, которая не находит внешнего выражения, лишена вдохновения и желания завоевать, не признаю. Это сродни заниматься сексом молча и в темноте. Об удовольствии стоит лишь догадываться. Но легче считать, что чужая душа - потемки, и не лезть в иное нутро: целее будешь. Не считаю себя обласканной. Не чувствую себя любимой (и уже смирилась с этим - в положительном смысле слова "смирилась"). Изменилось то, что раньше я считала, что меня обязаны любить. И ждала-ждала-ждала. Сейчас я позволяю любить меня. Любите меня? Хорошо. Не любите? Хорошо. Значит, любите кого-то другого. Или полюбите. Любовь была, есть и будет, пусть не у меня. Важно наличие.

3. Как оказалось, отдавать не так уж страшно, даже наоборот. Отдавать не ради повышения самооценки, а ради счастья другого. Эти другие - мои студенты. Я рада, что они есть у меня, и надеюсь, они рады, что наши пути пересеклись. Не могу спокойно по городу пройти: везде студенты, здороваются, интересуются. Кто бы мог предположить, что я буду счастлива по такой причине! К парням особенное тепло - материнский инстинкт не дремлет, и вот я уже заботливая мама для шестнадцатилетних лбов: поучаю, помогаю, люблю. Отдавая, ты получаешь - уже в процессе самой отдачи. И тогда вообще разучиваешься брать. Не ждешь, не ищешь, не требуешь. Плывешь на спине, напевая песенку о том, как же все-таки хорошо плыть на спине.

4. Чтобы полюбить людей, их надо возненавидеть. Самые любящие получаются из мизантропов. Как четвертый эннеатип, утверждая равноправие (отсюда неприятие авторитетов), я стремлюсь к единению. Здесь, кстати, помогает то, что мне близка жизненная позиция поколения Зет. Ты можешь не любить общество, но можешь понять, что человечество - единый организм. И если ты два раза тонул, то где-то тебя дожидаются два корабля.

5. Я признала-таки, что являюсь поэтом. И стихи пишу совсем по-другому. Пытаюсь воспитать в себе волю, так называемое "ремесло". Осознанная жизнь - осознанное творчество. Не сравнивая!

6. И вообще приняла себя - такой. Ни хорошей, ни плохой. Точнее: и хорошей, и плохой. Хотя плохого во мне все меньше и меньше. И как-то нормализуется все вокруг, встает на свои места. Ты - это твоя внутренняя правда.

7. Если и стремиться к чему-то, то только к свободе, потому что очень часто у другого человека стоит цель свободу твою ограничить. Винить его не стоит. Просто держи свободу крепче. Делай, что хочешь, и пусть все думают, что хотят.

8. Не хочешь читать - не читай. А если хочешь, выбери книгу исходя из внутреннего совета, лучше несколько из разных жанров, и читай параллельно. Нет ничего зазорного в том, чтобы оставить крупную сумму в книжном. Я много читаю. И еще больше - не читаю.

9. Пару месяцев я не ем мясо. Стала видеть ясные сны с обилием приключений, что и не упомнишь все. Из последних. Купалась в морской заводи. Толпа людей, много детей. Вода теплая. Я ныряю с берега. А после иду по улице бедного города, кажется, в Индии, и ведет меня женщина. Иду к шаману, который живет в зеленом шатре. Я еще с мужем развелась, и тот шлет мне подробности своей личной жизни, и так мне больно. В другом сне летала над ночным мегаполисом, мужской голос расспрашивал меня о чем-то, а я говорила, что устала и хочу уйти с работы. Еще летала - в ту ночь было полнолуние - над улочками города, похожего на наш, залетела в дом к пожилому мужчине и там уснула. Утром приезжают его дети, и я убегаю. Никак не могу улететь. После понимаю, что летать можно только ночью. В доказательство, что мы на самом деле вылетаем из тела, когда засыпаем, могу привести факт, что я уснула и поймала себя на моменте, когда открываю глаза и смотрю через занавеску в свое окно. Часто попадаю в иные миры, где вижу себя другую, только трогать себя нельзя, иначе можно все разрушить. Сны дают силы жить, как и всякого рода чудеса, основанные на ментальной связи и интуиции. Ты больше, чем ты.

10. Столь праведный образ жизни помог осознать, что я ведьма. Ведьма, которая отлично вычисляет других ведьм. Видит, знает, предсказывает. И молчит. Возможно, стрессы, связанные с отсутствием любви ко мне после утверждения обратного, сняли скорлупу обыденности. Истина приходит только к тем, кто не боится. Сил на страх не было. Пришлось не бояться. Не бояться, что примут за сумасшедшую. Осудят. Предадут в очередной раз. Пускай. Когда меня предают, предаю не я и проблемы точно не у меня. И тогда тысячи ангелов, живущие на конце иглы, сказали: "Наконец-то!"

Непривычно жить без боли. Непривычно, когда внутри не ноет, а глаза не ревут. Несчастному обычное счастье в тягость. Для него счастье в отсутствии отсутствия. Во сне Иисус спросил меня: "А что у тебя есть?" Иным словом, фиксация достатка способствует увеличению этого достатка. И, возможно, поймав себя на бетонных сваях спокойствия, мы обнаружим (создадим!) гармонию на всей Земле.

Поколения MeMeMe, TruthTruthTruth и InSearch

Как ни странно, но в маркетинге много философии (и так можно сказать о любой другой науке - роющий да отроет). Сравнивая поколения Икс, Игрек и Зет, о чем можно было бы написать отдельную, не менее обширную статью, я наткнулась на еще одно понятие - "поколение MeMeMe", или "мимими", объединяющее родившихся в промежуток от 1980-го до 2000-го года. Откуда появилось название: "я", умноженное на 3, навязчивое "яканье" во всех сферах жизни. Для них характерно суждение "Толстой - гений? Ничего подобного. Я тоже так могу, а если постараюсь, смогу еще лучше. Тем более Толстой пишет о том, что было тогда, а я смогу написать современным языком и меня все поймут. Я же не дурак какой. Я мозги имею", или (как противоположность) "Да, Толстой - гений, а я - нет. Я никогда таким не стану. Я ничего не умею. Я так несчастен. Несчастнее меня никого нет. У меня опускаются руки. Какое же я ничтожество..." Такого человека мало интересует внешний мир и внутренний мир другого - не существует того, что величиной перекроет его гипертрофированное и крайне болезненное "я".

Как же назвать поколения, для которых "я" не играет столь значительной роли и является скорее инструментом познания и реализации, чем объектом наблюдения? Я постаралась сбалансировать общество и ввела 2 новых понятия: "поколение TruthTruthTruth" ("трутрутру") и "поколение InSearch" ("инсерч"). Оба они соотносятся как друг с другом, так и с поколением MeMeMe.

Поколение TruthTruthTruth называется так по аналогии с тройным повторением "Me". Что касается повторяющегося слова "истина" (принципиально: не "правда", потому что правд у нас много, а истина - одна), то именно безапелляционное утверждение определенной истины является его характерной чертой. Это эпохи, в которых довлела идея, чуждая иных мнений: Древняя Греция (философия, искусство, образ жизни), "докопернианство", "ньютонство", "эйнштейнство" в физике, христианство, советская идеология и подобные. Почти всегда критика определяющей теории встречалась агрессивно: если в физике не убивали (но - ставили препятствии в карьере, затыкая рот), то во времена становления христианства и "советщины" - вполне могли. Безусловно, с этим поколением знания о мире расширились, стали развиваться естественные науки, философия, религия, но появился догматизм, своего рода "центризм". Такую ситуацию мы можем наблюдать в современной науке: Прибрам и Бом несут в массы закон голографического устройства Вселенной (каждая часть Вселенной содержит в себе целую Вселенную) и человека как микрокосма (субатомная частица обладает интерференционными паттернами энергии, света и волн, с которыми она когда-либо соприкасалась), Гроф анализирует психику человека исходя из перинатальных матриц (современное бытие индивида определяется его околородовыми переживаниями), Синицын расширяет понятие "информационно-смысловая структура", соединяя материал из разных наук, но ни первые, ни второй, ни третий не получили поддержки в академических кругах, потому что теории их считаются вымыслом, чистым умозрением, которое никак нельзя доказать. Поколение TruthTruthTruth - не прислушивается. Для него есть только одна истина, не своя, не личная, как у MeMeMe, а преобладающая в данный промежуток времени. Более того, TruthTruthTruth постоянно делится и образует новые TruthTruthTruth: так от христианства выделились православие и католичество, являющиеся, по сути, религиозными антиподами. Поколение TruthTruthTruth - это почва, на которой стоим мы все. Эти люди - естественно, гениальные - написали, создали, открыли наш мир. Воздадим им должное.

В противовес TruthTruthTruth и согласно физическому закону "на каждую силу воздействует сила противоположная" появилось поколение InSearch, то есть находящееся в постоянном поиске. Поиск происходит следующим образом: InSearch берет идею у TruthTruthTruth-1 (например, христианство), у TruthTruthTruth-2 (например, буддизм), у TruthTruthTruth-3 (например, космизм) и создает что-то свое (например, новую религию). Тем самым, TruthTruthTruth выступает в качестве одного из источников, инстанций. Но не все ограничивается компиляцией. "Куски" идей берутся не хаотично - помогает собственный опыт, практика жизни, или "эмпирика". Эмпирика накладывает определенную схему отбора на материал, и из всего обилия идей TruthTruthTruth берется лишь актуальное. Информация подвергается сравнению, анализу, синтезу. В результате формируется компилятивная, синкретичная теория, именуемая в научной сфере гипотезой, так как, ясное дело, не доказуема. Так, например, образовалась методика преподавания, основанная на метапредметных связях. Поколение InSearch ответит: "Мы не скажем тебе ни "да", ни "нет", но, пожалуйста, не мешай нам искать". Это - "динамический вакуум" в любой сфере.

Если TruthTruthTruth безапелляционно в утверждении одной идеи, а InSearch плавает в "динамическом вакууме", то MeMeMe целиком и полностью погружено в себя, а если и обращается к материальному миру, то не с целью изучения, а ради потребления. "Весь мир служит мне!" - и требование, и девиз. "Я" кумиров, "я" других людей и "я" инсерча и трутрутру стоят в тени "я" представителя поколения MeMeMe - именно в таком порядке. "Я" кумира является для человека самым близким, идеалом, совершенством: "я хочу быть похожим на ...", но и оно уходит на второй план, потому что связь - однонаправленная. Личность кумира рассматривается через призму собственного "я". "Я" других людей, совокупность этих "я" в коллективе - структура зыбкая. "Якальщик" не может построить прочные отношения, так как окружающие тоже являются "якальщиками". Структура зыбкая, но манящая, ведь в эпоху Интернета так легко завоевать популярность (мнимую, на самом деле). При чем и стараться особо не стоит - можно записать что-нибудь смешное на видео и выложить на всем известные сервисы. У представителя MeMeMe "трушники" и "инсерчи" коагулируют в одну скучную массу. Мертвую, далекую, навязываемую. Чтобы их понять, надо расти, трудиться, прогрессировать, а потребность-то не сформирована. Зачем расти, если можно жить так - писать в блог о своей жизни (поел, погулял, поспал) и ждать известности? Иное для "якальщика" - обслуга. Кумиры дарят развлечение, социум повышает самооценку (взять те же самые "лайки"), скучные дяди и тети из прошлого давно умерли и пусть покоятся с миром. Постоянства нет не только в сфере других "я", но и среди кумиров: сегодня один, а завтра другой - так меняются "фандомы". Сериал - закончился. С него больше нечего взять. Биографии актеров изучены. Фильмы из фильмографии просмотрены. Картинок с актерами - десять тысяч. Так что - следующий!

Если выбирать наиболее перспективное поколение, то я выбираю InSearch. Это люди, за которыми свет, динамика, прогресс. Кочевники, не имеющие дома, в действительности считают, что дом - везде. Нас много, но мы - едины: так должно быть и в науке. Наук - много, гипотез и теорий - еще больше. А общего? Человека раздробили на части, меж тем как он - организм целостный, обладающий и материей, и психикой, и энергией, зависящими друг от друга. Так же и в социуме: ты связан с каждым на Земле (и вне ее - открою секрет). Даже со мной. Ты читаешь данный текст, и прямо сейчас в тебе происходят глобальные (да-да, именно глобальные) изменения: на клеточном уровне, в душе, в энергии, в мыслительной деятельности. Границ не существует. Границы придумали для того, чтобы определить и присвоить. У тебя есть право не принимать правила этой игры.

Воля отсутствовать

Что побуждает автора творить? Как появляется на свет пресловутое стихотворение? Из какого метется "сора"? Как правило, между творцом и его творением стоит что-то, влияющее на автора и, следовательно, опосредованно участвующее в процессе создания. Точнее, не что-то, а кто-то - люди. Иногда - один человек (тот, кому текст посвящен, то есть Муза). В остальных случаях (когда Муза отсутствует) - люди, или публика, на которую ориентировано творчество популярного автора. Отметим, что популярный автор может быть талантливым, но никогда не будет гением, так как творчество гения опережает время. Таким образом, творчество лишается своего творца и приобретает степень "люди". Автор исчезает - творит общество: так приобретается известность (и продается дар).

В меньшинстве находятся творцы, знающие свое мастерство и обладающие волей, чтобы это мастерство применить (исключительно по своему желанию - без стороннего внушения, рождающего амбиции). У автора появляется воля: если она ослаблена, ее можно усилить с помощью различных психотехник. Свободное творчество - или творчество волевое - это то, что возникло из-под рук творящего осознанно (по выбору), но наблюдается некая дихотомия, ведь каждый акт творчества имеет стимул. Воля является промежуточным звеном между стимулом и результатом, которые тесно связаны: стимул - это потенциальный результат. У авторов, не ориентирующихся на общественный успех, стимулом может быть творческий объект более высокого (как в профессиональном плане, так и в ментальном) уровня. У честолюбивых - самоутверждение в том, что можно и лучше (других). У авторов, кто использует свое творчество в терапевтических целях, стимулом может быть улучшение психического состояния. В любом случае - стимул существует: "я покажу красоту окружающего мира", "я покажу собственную красоту", "я покажу красоту языка" и т.д.

Но случается, что автор выбирает ничего не показывать - показывать ничего - молчать. Так называемый "творческий кризис". Не стоит принимать "волю отсутствовать" за "отсутствие воли". Не "покой и воля", а "воля находиться в покое". Так же, как самодостаточность не равна знанию собственной личности. Самодостаточный человек целен, поэтому себя не знает - он не в состоянии указать на свои достоинства и недостатки. Вопрос "почему перестал творить?" заводит его в тупик. "Я не перестал - я выбрал перестать". В такие моменты творец отказывается от себя, снижается - до нуля, до чистого листа - стирается. Улетает с Земли, чтобы родиться заново. ЗДЕСЬ его ничего не держит: ни любовь (и к людям), ни творчество (свое и чужое), ни природа (своя - в том числе), ни работа (сплошные обязанности), ни люди (общение как энергетический и культурный обмен). Если творец найдет то, что осталось - он останется. Найти значит задержаться. Определить значит ограничить. Теперь он - СВОБОДЕН.

Прежнего творца - нет. Встречайте следующего! И одному лишь Богу известно, сколько их будет. Первый выбор нового творца - на основе родовой интуиции. Таким образом он возвращается в первозданное состояние человека - слушая голос Всевышнего. Привыкая к интуиции, творец не замечает, что она превратилась в его личное желание. Он вновь - целен и готов созидать. Первый же луч солнца рождает волю показать его красоту (а заодно - и красоту внутреннего мира, и красоту языка). Не принуждает, а дает выбор: "знай, что ты можешь посмотреть на меня и забыть". Он не убеждает - он изрекает. Так нельзя заставить любить: себя - кого-то или кого-то - себя.

Интересно, как бы отреагировал рядовой человек, если бы ему сказали, что быть счастливым не обязательно? Я несчастна: кто сказал, что это неправильно? Почему нужно бросить родное страдание и отправиться на поиски счастья, за которым неизвестно что (на самом деле известно - за ним непременно следует отсутствие счастья). Как по мне, быть несчастным, живя в России - это нормально. Давайте посчитаем, сколько творит счастливый и сколько страдающий. И кто кого положит на лопатки? Счастливому человеку ни до чего дела нет, кроме как до своего счастья. Несчастный же смотрит на всё - во всё. Он знает, что поиск любви и счастья - привычка. Мечты, ведущие нас не туда - привычка. А привычка нейтрализует волю. Наличие в мире любви и счастья заставляет человека искать их. Общество со всех сторон навязывает: "не любишь - изгой - полюби", "страдаешь - изгой - не страдай". Знало бы оно, что само явление "общество" является иллюзорной привычкой. Такой же, как "пространство", "время" и любой предмет вещественного мира. Как только откажешься от всего и станешь ничем для всего - станешь никем для всех. Между тобой и людьми откроется пропасть размером в Бога.

Ни капли из меня не мы

Любовь - не для того, чтобы каждый день слышать, что ты слабая. Что ты это еще не до конца ты. Да, это еще не я. Но у меня ведь есть ты! Почему не создать МЫ? Но нет, ты - это всегда ты, при том ты - полноценный, а я - недо-я. И, видимо, сидим мы на разных берегах. Смотрим на одну и ту же реку - жизни. И боимся в нее войти. А то, не дай Бог, еще встретимся под водой - например, ногой. Вскрикнем. Решим, что коряга. Или, может, что еще хуже - труп. И - далеко так. Ни мосточка. Ни весточки - от тебя ко мне, а от меня - ветер в лицо, и ты уже смотришь совсем в другую сторону. И я закрываю рот.

Твое никогда не станет моим. Твое растащили те, кого ты когда-то любил (а меня - нет). И что ни слово о СЕЙЧАС, оно всем существом своим - к ТОГДА. Если бы прошлое существовало, я бы смогла с ним побороться. Но его нет, и я опускаю руки (и отпускаю - тебя - ТУДА). Иди к тем, кто уже НЕ ТЕ, и - НЕ ТОЙ станет дружба, НЕ ТОЙ окажется любовь. Ты обернешься, подумаешь обо мне: она - ТА (самая?), а я - уже НЕ ТА. И ничто в мире твоем не пересечется. Ничто не встанет на то место, на котором должно стоять.

Любовь - чтобы, будучи слабым, стать сильным. Убеди меня в том, что я сильна, и я покажу тебе все мои слабости. А я и правда - слаба. Слаба - была. Должна была стать сильной - с тобой, глядя на тебя, от Бога через тебя. Но ухожу - еще слабее. Если ухожу, а на самом деле - ИСПАРЯЮСЬ И НАЧИНАЮ ОТСУТСТВОВАТЬ. Даже не ОТРЕКАЮСЬ, потому что, чтобы отрекаться, надо что-то УТВЕРДИТЬ. Но утверждаю я сейчас: в МЫ меня было слишком мало, а тебя - много и не со мной. Не забирай меня в свое прошлое - у меня есть свое, которое я люблю и которого бегу. Я - СЕЙЧАС. Я - плоть и кровь в настоящем времени (душою - в иных эпохах). И если ты не в состоянии поймать дух мой в конкретном времени, то поймай хотя бы тело. И люби. Люби не так, как должно (надо попробовать всё и тем самым найти оптимальное обращение - Господи, как с вещью!), а так, как жаждешь (если жаждешь, а не хочешь). Не опомнишься, как поймаешь и дух. Но я (и даже тело мое) слишком из другого вещества. Слишком быстро ухожу. Утекаю сквозь пальцы. От твоего тело мое плавится - капает на паркет. И вот я уже стою на балконе. Курю. А ты - там. Весь другой. Весь не я. И ни капли из меня не мы.

Не определяй меня. Не загоняй в рамки. Не давай мне возраста и пола. Не вспоминай имени - я люблю давать их себе. И если бы у меня была хорошая фантазия, их были бы миллионы. Во мне меня - не сосчитать. Ткни в любую из меня, и не попадешь в меня настоящую. Если грань бриллианта светит синим, это не значит, что бриллиант синего цвета. Так попал в эту секунду луч. Такое у солнца настроение. И такое настроение - пока я это утверждаю, оно уже другое - у меня. Безусловно, женщина - это женщина. Но только ли она - женщина? Коль она творец, она И творец. А творец - кто? Творец, как Бог, вбирает в себя всех. И женщину, и мужчину. И ребенка, и старика. Рождается с тем, кто сейчас рождается. Умирает с тем, кто сейчас умирает. Птицей летит над домом своим. Веткой стучит в свое окно: выгляни, посмотри, как же хорошо! И, если бы ты хотел быть ВО МНЕ, ты бы во мне был. Только ты даже не заходил. И в двери - ни единой записки (а мне нужна ведь только одна - от тебя). Есть молчание уверенности, а есть молчание безразличия. Но хуже всего - молчание небезразличия (мерзкое слово "интерес", или еще мерже - "заинтересованность"), ставшего безразличием. И теперь мы друг друга не различаем.

Любовь наша не умерла - любви между нами не было.

Лекция "Здесь было не очень" (о Марине Цветаевой)

Чем так уникальна Марина Цветаева?

Во-первых, она женщина. Много у нас женщин в русской литературе? Много женских портретов висит в кабинете литературы? Да ни одного, что, кстати, несправедливо. Ладно, в зарубежной классике женщин достаточно. И самые популярные салоны во Франции содержали женщины-меценаты. На самом деле в России начала 20-го века все было не так плохо, как принято думать. До революции устраивались поэтические вечера, где участвовали только женщины. Конечно, гениального творчества там надо было скрести по сусекам, но оно все же встречалось. Женщины в те времена писали легкую литературу, пользующуюся невероятным спросом. Незамысловатые стишки, такие же незамысловатые любовные романы, в конце которых героиня (именно героиня) умирала. Почему же их имен мы не то что не вспомним - не знаем? В истории искусства не задержались. Ясно, по какой причине, потому что Анна Ахматова и Марина Цветаева - гении, а они - нет. Ах да, еще Зинаида Гиппиус, но она всего лишь жена популярного символиста Дмитрия Мережковского. Ахматова - фигура спорная, потому что, как и Гиппиус, была замужем за литератором (Цветаева видела свой не-успех в том, что она вышла замуж как раз за не-литератора), Николаем Гумилевым, основным представителем пролетевшего кометой акмеизма (не будем считать, что акмеизм - это последняя стадия развития символизма). В Ахматовой было много женщины, когда как в Цветаевой - больше человека. Не зря их пути под конец жизни разошлись.

Во-вторых, если она больше человек, чем женщина (женщина - всего лишь одна из ее ипостасей), то и отношения с полами у нее были своеобразные. Еще с детства Цветаева позволяла себе влюбляться в женщин. Она оправдывала это так: "Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обратное - какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая родное - какая скука!" И если в юности (она рано вышла замуж) Цветаева считала, что женщина без мужчины неполноценна, хотя и ведет в отношениях ("Если мужчина захотел, то женщина уже хочет"), то в зрелые годы мужчины потеряли свое очарование - она вспоминала о существовании мужчин, пока в поле зрения не попадал какой-нибудь их представитель. Гениальными мужчинами (поэтами) она очаровывалась даже в том случае, если их ненавидела - таковым был Брюсов. Романов у гениальной поэтессы было не так много, как у ее соперницы по перу (хотя какое может быть соперничество между святыми?) Ахматовой. Очаровывалась, потому что искала силы (сердца) для нового творчества. За окном стреляют, воруют, кричат, есть нечего, работы по хозяйству уйма, и станок гениальный - кара Господня! - стоит! Ахматова могла похвастаться экзотичной внешностью (не потому ли сердце ее украл путешественник?), а Цветаеву принимали за монаха. Она вела за руку сына, а прохожие вокруг кричали, что монах украл ребенка. С детства Марина походила на мальчика, поэтому стороннюю любовь брала силой - мысли, слова и характера, который помогал стрелять в цель с первого раза. Если подводить итог, то Марина Цветаева не имела ни пола, ни возраста, то есть содержала в себе все гендеры и все возрасты. Всегда в ее внешности оставалось что-то мальчишеское, даже в зрелости, а в действиях - хулиганское. В беседе с большевиками не боялась упомянуть царя или Христа, и часто после ее остроумных замечаний начиналась перебранка. Нуждалась в искрах не только из револьвера, который приставили к горлу, чтобы отнять последние сигареты. А от отсутствия любви (не к стихам - молчание на ее стихи она воспринимала как молчание на исчерпывающий ответ, на понятную истину, не к себе, а В СЕБЕ) страдала. Друзей, которые бы вступились за нее, не было - все какие-то мимолетные. Возлюбленных... Возлюбленный - потому что взлюбил (ниже, чем "полюбил", потому что если полюбил, то надолго) и разлюбил. "Женщина тогда гениальна, когда любит, и бездарна, когда ее любит тот, кого не любит она". Внутри нее, как она писала в своем дневнике, бездна, но кто может вместить эту бездну в себе? Только другая бездна. Марина превратилась в зрелую женщину, а взгляд на мир продолжал оставаться детским. Гении - те же дети. Отсюда их уникальность. Люди вокруг изменились. Государство, в котором довелось родиться, разрушилось. Безвременье, смута, грабеж. А ей хотелось крикнуть: "Я оттуда, понимаете? Вы требуете от меня современности, но я не могу, я живу прошлым! В прошлом - все мои любимые, достойные этой жизни, люди! Мне бы родиться двадцать лет назад, попасть в свое детство уже не ребенком, а девушкой - как много бы я узнала прекрасных людей! Может, сейчас бы меня уже не было в живых, но я была бы ближе к тем, кто лежал с восковыми руками у моих ног!" Но - кому? Кто бы послушал? Кто бы обернулся?

В-третьих, она гениальная женщина. Бесспорно. Гениальность ее не обсуждается, а расшифровывается. Многие (противники феминизма, конечно же) считают, что женщина гением быть не может, что у женщины мозг устроен как-то иначе. Ученые доказали: женские и мужские мозги различий не имеют. Шах и мат, аметисты! В чем же заключается гениальность Марины Цветаевой? Из второго пункта моего рассуждения следует, что на мир она смотрела глазами бесполого существа, у которого не было определенного возраста. Таким образом, явление виделось ей во всех аспектах своего проявления: так на него смотрит ребенок, так - женщина, так - мужчина. Возможно, голова ее сочетала все эти восприятия и давала что-то среднее, концентрированное, понятное для каждого (не потому ли на ее стихи молчали?), а может быть, отсекала все грани и оставляла один стержень, острое лезвие истины, которое прочтешь и сразу порежешься (молчали, потому что истекали кровью?). Во многом помогал музыкальный дар, впихнутый в ее неокрепшую личность еще матерью. Даже не помогал - определял. Мама была хорошей пианисткой и бессознательно решила, что все девочки, рожденные ей, тоже будут "музыкантшами". Марина старалась, но слово победило. С детства девочка сочиняла стихи на трех языках: русском, немецком и французском. Слова в ее сознании соединялись в комки, основа которых - музыка. Лексемы постоянно пересекались, бились друг о друга и высекали нужные искры. Искры поджигали фитиль, фитиль - голову, проходило время - и голова взрывалась. Меня поначалу (это начало - лет с пяти) раздражали ее многочисленные варваризмы, но теперь я знаю, что она не могла иначе - это то, что нужно здесь и сейчас. С гением не спорят - ни до, ни после смерти. Хотя смерть гения очень похожа на шутку - он всегда среди нас.

В-четвертых, Цветаева писала не только стихи, но и прозу. "Реальность делает из меня прозаика", - писала она в заметках. Если сравнивать два рода литературы (эпос и лирику), то в данном случае это борьба равных противников. Понять поэзию Цветаевой без обращения к ее прозе невозможно. В прозе самой Цветаевой больше - там все ее страхи, чаяния, очарования. "Окаянные дни" Марины Цветаевой. К Бунину она, кстати, относилась с некоторым снобизмом и предпочитала ему Пастернака. Бунин заставляет читателя любоваться, а Пастернак - работать его душу. Прозы у Цветаевой много. Проза - разная. Больно читать, как к концу жизни гений теряет всяческую поддержку. Из прозы ясно, что Марина Цветаева, помимо поэта, матери, жены, женщины, возлюбленной и монаха, еще и Мыслитель.

В-пятых, судьба делает на гения ставки: либо реальность побеждает тебя, либо ты побеждаешь реальность. Ахматова прожила до преклонных лет (выжила). Цветаева покончила с собой: "Я не хочу умереть - я хочу не быть". Не раз она искала под потолком крюк, чтобы свести с собой счеты. В дневнике она даже подробно оправдывается, почему именно крюк, что остальные средства ухода из жизни ее не привлекают. О самоубийстве Цветаева говорит с детьми. Для нее это вещь обыденная. Не она отныне без мира, а мир - без нее. За два года до трагедии ей приснился сон, в котором она испытала то, что якобы чувствует человек, когда умирает. С большой скоростью она летела вперед ногами. Знала - это смерть. После пробуждения прижала руку к сердцу.

В-бесконечных, так уж вышло, что чем больше ты гений, тем больше ты оторван от жизни. Вот поэтому дар Ахматовой можно поставить под сомнение (только поставить - и сразу убрать). Ангелы, посланники небесные, избранники божьи не знают, как выжить в этом жестоком мире, а когда вокруг еще революция, заставляющая действовать тебя вопреки себе, то есть низко, отказываться от того, что ты впитал с благородным детством, продолжать существование попросту невозможно. У нас нет второй реальности, той, в которую можно уйти, чтобы залечить раны, а после вернуться. Поэтому уходят - только ИЗ жизни. Спасибо, здесь было не очень.

Леди Абсурд

Подорожник

Думаешь (и следовательно, говоришь) об искусстве - становишься искусством. Теряешь плоть. И вот ты уже не человек, а мысль, выраженная в слове. Без пола и возраста. Любое обращение к тебе как к личности, у которой свой быт - оскорбление. И любое не-обращение. Все думают (а ты мысль) - значит, ты в каждом. Мыслят не тобой - для мысли смерть.Любимый мыслит не тобой - проклятие даже после смерти (так и рождаются проклятые). Неожиданность - когда встречаешь в зеркале человека живого. У него под глазами (опять же, от мыслей, то есть от тысячи граней себя) темнота. Иногда что-то болит, но по больше части - душа. Он гладит себя по щекам, думая: "Я еще, вот оказия, и здесь". Да, где его только не носило: написал слова, слова эти прочли, и вот уже автор в чужой голове освещает фонариком запыленные предметы ностальгии, а в сердце разводит костер. Хозяин сердца-головы оказывается хозяином языка - говорит мысль другу, и снова - пора бежать, чиркать спичками, вот только надену башмаки, а то подскользнусь на слезах - друг по ночам, вдали ото всех, наедине с подушкой, сентиментален. Я вирус с положительным значением, передающийся чиханием в виде речей. Меня читают после моей смерти. Хотя какая тут смерть, когда ты - созидательным вирусом - ходишь из уст в уста и в ус не дуешь! А памятник гранитный снесите - нечего людей в заблуждение вводить.

Искусство утопило меня в себе. Люди-рыбы рвут меня на части. Но, Боже, какое, оказывается, счастье - быть разорванным! К куску меня приливают все соки стороннего организма, чтобы переварить, растворить, дать благо существу. Себе не принадлежу. И никогда не принадлежала. Искусство взяло женское тело, посеяло в нем семя и выдавило таблетку - меня, ту, которая не хотела рождаться, поэтому оказалась переношенной на неделю - из блистера: живи - твори - лечи. Не будешь ты иметь конкретной внешности и конкретного нутра. Все будет меняться. Роза ветров, а не человек. Из персонажа в персонаж. Эпохи - народы - лица. В снах будешь жить, а в реальности - спать. Знали бы вы, какая ответственность - жить не только собой, помнить прошлые жизни и знать свою судьбу, потому что будущее как белый день. Не потому ли мы так носимся с собой, как с яйцами курица, потому что не чувствуем за собой войска, которое нас сюда послало? Знаем, что оно есть, что какие-то говорило слова, там, далеко-далеко, в сто семидесятой реальности, но потеряли связь. Неужели надо прожить всю жизнь, чтобы ее найти (и уже после смерти - воссоединившись, уйти снова)? Еще в начальной школе я знала: у меня есть миссия. Только был страх, не противоречит ли априорное знание религии. Я спросила у женщины-богослова: "Может ли быть у православного миссия, которую на него возложил Господь?" Она ответила, что такое мнение имеет право на существование. Я тогда сидела рядом с чудотворной иконой (ее разрубили топором, но она срослась) и старалась не зарыдать, настолько от нее веяло любовью. Это была встреча с тем самым войском. Теперь я знаю.

Есть такие тексты - подорожники: приложил к сердцу - и прошло, пусть не навсегда, но хотя бы на время. Я стараюсь писать такие "подорожники". Человеку недостает любви. Он выдавливает по росинкам ее из всего, что его окружает. Я сегодня надену платье - мне сделают комплимент: как хорошо! А после - почему мне не делают комплименты, когда у меня насморк и высокая температура? Сто лет назад прочла, что если воду (аш-два-о) очистить от примесей, она будет настолько прочна, что по ней пройдет слон. И прошел, только не слон, а Христос. Если бы человек был человеком (как вода - без примесей), он бы исцелял, он мог бы летать и общаться с теми, кто умер (а на самом деле - никогда не умирал). Искусство делает из почти людей людей. Искусство - форма любви. Что оно говорит нам? Посмотри, как прекрасно сердце людское (ты на горе, когда в сердце твоем горе)! Как прекрасна природа (ты видишь ее, а значит, она часть тебя)! Как все, что есть, любит тебя. Люби и ты его. Сдайся, человек будущий.

Клей

Послевоенный Париж, казалось, сходил с ума - кто бы мог подумать, что на останках современной живописи появится второй Ван Гог. Клеус Глу - новое имя на афишах выставок, которые уже встали в очередь, чтобы пригласить столь популярного автора к себе. Билеты раскупались на победное "ура". Никто не видел его в лицо, но говорят, что эмигрант из Германии и живет в глуши, подальше от навязчивых глаз. Не то что бы Клеус не терпит общество, уверял его представитель, но полагает, что идеи должны оставаться чистыми. "Понятно же, что живет он на лоне природы. Ну кто еще напишет ТАКИЕ звезды? - пожимала плечами искусствовед и указывала на "Звездную ночь" пятидесятых. - Как вы считаете, господа, может, у каждого столетия есть своя "Звездная ночь"? "Всего лишь реминисценция, - морщили носы критики. - Современность ничего нового придумать не в состоянии. Все уже написано. Остается только смотреть и, перерабатывая, творить напоминающее". "А что в этом дурного?" - отзывались критики критиков. Часто перед полотнами образовывалась настоящая перебранка. А представитель, ухмыляясь, лишь подсчитывал очередной гонорар, отвернувшись на всякий случай к дальней стене.

Над окутанным дымкой - смесью тумана и выхлопов угольных печей - городом стояли животворящие звезды. Нет, не стояли - дрожали. Словно глаза, полные слез. И в глазах этих, глазах всего человечества, отражалась та самая боль, от которой оправиться еще не успели. И вряд ли оправимся когда-нибудь. Есть то, что навсегда, и зачастую это не любовь, а смерть, данная тебе с момента зачатия. Просишь любви, а получаешь смерть. За любовью же бегаешь, бегаешь, спотыкаешься и натыкаешься. Но не на того. И каждый зритель удивлялся: "А где главная достопримечательность?" Но пейзаж молчал. Ни единой башни, даже похожей на Эйфелеву. Тишь да гладь. Словно и не Париж вовсе. На первом плане, если присмотреться сквозь молоко, в свете промокшего фонаря можно было различить парочку влюбленных. Узнавали себя в молодости. Себя в будущем. Гнали взгляд по другим улицам, но - святая пустота. Жидкий фонарный свет окутывал дома, и те действительно спали. "Умиротворение" содержит "мир" и "творение". Не то ли это творение, которое поселит мир в твоей душе? Или то творение, что создает мир, поэтому "у мира творение"? Да, у мира творение, и сотворил его почему-то именно Клеус Глу. 

Особо здравомыслящие видели в полотнах Клеуса тот самый "клей", который склеил треснутый после бомбежек мир. Еще Гамлет (Шекспир - его устами) вещал, что разорвалась связь времен. Сейчас времена посмотрели друг на друга и поняли, что они - одно единственное Время. Что, возможно, нет ни прошлого (то, чего уже нет, нет), ни настоящего (оно постоянно ускользает, становясь тем, чего нет), ни будущего (вариантов развития того или иного события не счесть, и тогда твоя будущая судьба предстает как лабиринт, в котором ты есть, только не знаешь, в каком именно месте). Сделали предположение, что все-таки псевдоним - "слишком много тайн". "Как жалко, что автор не хочет встречаться с поклонниками", - горько вздыхали девушки, на что от мужчин получали: "То есть с поклонницами? Ха, а вы не подумали, что он просто не хочет сторонней любви, что у него все, что ему необходимо, имеется?" Сходились - это вопрос самодостаточности. Художник самодостаточен и черпает свое вдохновение из высших сфер. Там обитают боги. Смертный - хотя, наверное, уже бессмертный - передает нам, смертным точно, их разговоры. Гении говорят руками - для тех, кто лучше умеет молчать. Но бывает ли достаточно любви? Спасибо, но любите меня поменьше. А вы вовсе не любите - ваша любовь слишком жмет.

Одна девушка каждый день подолгу стояла именно у "Звездной ночи", хотя картин было тринадцать. Чудилось ей, что они с автором, как минимум, родственные души. Познакомились задолго до рождения, а в этой реальности никак друг друга не отыщут. "Это то, что я постоянно чувствую. То, что всегда со мной, - думала она. - Перманентное одиночество. Парочка, заблудившаяся в тумане поседевшего кобальта, просто кричит о нем. Неужели кто-то видит здесь любовь? Юность? Счастье? Говорят, покой. Но есть ли в покое счастье? О счастье хочется твердить без остановки: не выскажешься - разорвет. Здесь все наоборот. Не крикнешь о том, как одиноко - никто не отзовется. Небо с осколками вечности знает, что мы обречены и, дабы хоть немного скрасить нашу сквозную боль, накрывает город природным саваном. И, что бы вы ни говорили, господа, это не Париж". Как много бы дала она художнику. Саму себя, у которой вместо бьющегося органа красная дыра - полюбит, проглотит и растворит в собственной Вселенной. Самолюбивое сердце институтки жаждало стать сердцем Музы. Не прикоснуться к прекрасному, а быть его источником. "Сальвадор Дали имел Галу, а ты бы имел меня", - выдыхала барышня и, опустив глаза, устремлялась к выходу. Постоянные посетители уже привыкли к странной поклоннице: очки с толстыми линзами, длинная светло-русая коса, мятое с желтоватым воротничком платье из толстой коричневой ткани и туфли со стоптанными внутрь каблуками. Выясняли - кто и откуда. "Комнату у меня снимает, - раздавался женский голос из массы. - Ни отца, ни матери. В приюте, кажется, росла. Учится где-то. Только ни единой, представляете, тетрадки не видела за все время. Неужели...?" "Неужели, неужели!" - важно кивали остальные женщины.

На страницах местных газет разразилась целая баталия. Пытались найти ответ на вопрос "по какой причине художник творит - от счастья или несчастья?" В спор включились психологи, решившие, что если художник пишет свои картины потому, что ему плохо на душе, искусство превращается в способ избавления от психического дискомфорта, то есть имеет невротическую природу. "Если это действительно так, мы не вправе упрекать автора, - реагировали психологи метафизической волны. - Но не будет ли тогда искусство иметь цель исключительно прагматическую? В каком месте искать красоту? В форме?" "А что некрасивого в том, чтобы вылить свои неприятные переживания в произведение искусства?" - недоумевали обычные граждане. Следом проснулись поэты: "А что вы знаете о форме? Неужели вы, господа психологи, так хорошо в ней разбираетесь? Может быть, пишете стихи и на деле знаете, как составить слова, чтобы читатель увидел их красоту?" "Живопись и поэзия не одно и то же, - слышалось с последней страницы. - Как странно, что вы их сравниваете. Совсем разные средства выражения". "Красиво пишущий - красиво чувствует, даже если чувства эти носят негативный характер", - не выдержал многообещающий автор. "Кто вы такой? Хорошо сказано, - граждане одобрили. - Но мы забыли о другой стороне вопроса - о счастье. Кто-нибудь творил от счастья?" "Наверное, точнее было бы сказать, что можно творить от любви. Для основной массы художников именно любовь - главная движущая сила", - кротко вставила свое слово женщина. "От несчастной любви, конечно", - закивали вернувшиеся с перекура психологи. "Почему сразу несчастной? Почему мы лелеем несчастную любовь, когда так много любви счастливой? - женщина усмехнулась, поправив белые шелковые перчатки. - Когда человек счастлив в любви, ему все нипочем. Ему не кажется - он уверен, что может сотворить нечто божественное. И если художник талантлив, то все его картины божественны. На руках носить мы должны как самого творца, так и его вдохновителя. Господа же мы на руки поднять не можем. А тут его заиндевевшая в форме человека слеза". В ответ женский голос пробрюзжал: "Вы, случайно, не писательница любовных романов?" "Простите, я опаздываю на поезд..." - и незнакомка, прикрыв лицо широкой шляпой, удалилась.

Париж гудел. Шелестел страницами. Ворчал и шкворчал. Пузырился. Дождь лил в шампанское, а шампанское - в дождь. Пока обсуждали насущный вопрос, опустошили погреба. Просмотрели лучшие за эту весну закаты, прерываясь на модные показы. Прослушали дошедшие из-за океана пластинки. Уснули под шип последней дорожки - забыли снять. Распродали и раздарили все цветы. Для чистоты эксперимента влюбились, ничего не поняли и от греха подальше разлюбили. Так и не смогли ответить однозначно. Да и было ли когда-нибудь в истории, чтобы город отвечал только "да" или "нет"?

Столетний художник - сплошная седая борода - садился за столик, надвинув на мясистый нос очки, открывал газету и сразу же крякал: "Заговоренный этот Клеус, что ли?" "Почему, старик?" - хихикала молодежь. "Да вы посмотрите на него!" "Да как мы на него, старик, посмотрим, раз его не видел никто?" - вновь прыскала смехом компания. "То ли черт покуражиться решил, то ли действительно помазанник божий, раз такое творит. Не знаю, чем он человека берет, - художник поджимал узкие губы и переводил взгляд то ли в себя, то ли в острое голубое небо: Посредственность. Лубочная картинка. Мазки первоклассника. А душа плачет. Смотришь - и только кап-кап. Оказывается, слезы льешь. У всех на виду. Тебе сто лет в обед, две войны прошел. Друзей на куски разрывало - ни слезинки. Даже на похоронах не плакал, а тут как мальчишка, честное слово". "Не потому ли ты, дед, плачешь, что не кровь и не смерть, а добро и жизнь?" "А черт его знает... Что вы там пьете? Налейте-ка и мне, зеленые".

- Второй Ван Гог, говорят. - Мужчина в форме протянул другому мужчине в форме сегодняшнюю газету. - Со счету сбился, какая статья, а все одно и то же.

- Лишний раз доказывает, какие парижане самовлюбленные. - Мужчина читал заголовки. - Не было у них живого Ван Гога, решили его выдумать. Гениально!

- Другой бы сказал, что мы ничего не понимаем в искусстве.

- Так я и не об искусстве, а о тщеславии.

- Мне тут понравилась чья-то фраза. Статья была. Погоди... Что-то вроде "современность ничего нового придумать не может, поэтому обсасывает старое, приделывает рюшечки и выдает за оригинальность".

- Обсасывает? Так и написано было? - Мужчина нахмурился.

- Не помню дословно, но смысл тот же.

- Смотри, даже тюремщики стали размышлять об искусстве. Зараза какая-то.

- Хорошая зараза. А о чем прикажешь говорить? О преступниках?

- Думаешь, болтовня о высоком делает из нас людей духовных?

- Не место красит человека, а человек - место.

- Ты еще скажи, что тюрьма - это храм.

- А может, и храм.

- А может, ты перебрал вина и забродил на солнце.

- Тоже вероятно.

- Пора? - Мужчина обернулся на башенные часы. - Спохватятся еще.

Из угла выбежал мужчина в костюме и шляпе. Он прижимал к животу портфель и постоянно оглядывался.

- Простите за опоздание. На выходе чуть не разорвали.

- Луи, ты когда-нибудь подведешь нас под монастырь! - Скептик вскочил. - Сколько в этот раз?

- Больше, чем в прошлый.

- Господи... - Оппонент налил в бокал вина. - За это нужно...

- В два раза! - Луи поднял руки к небесам.

- В два! - Оппонент завопил и налил себе еще. - Огюст, мы...

- А она не узнает? - Луи опомнился и еще крепче прижал к себе портфель.

- Если бы она узнала, ничего бы из этого не было, Луи, - Огюст отобрал у друга третий бокал и сам его осушил. - Мы опаздываем. Сам к начальнику пойдешь?

- Пожалуй. Надо с глазу на глаз.

- Куплю жене панталоны, - Жан подпер щеку кулаком.

- Жан, ты пьян.

- Я счастлив. Тоже.

- Луи, бери Жана под руку. Никто не должен увидеть, что он в стельку. - Огюст бросил на столик деньги. - А что в портфеле? Они?

- Они, - осторожно кивнул Луи.

- Деньги! - крикнул Жан, и посетители кафе обернулись.

- Дурак!

Луи и Огюст взяли Жана под руки и повели по тенистой улице в сторону тюрьмы. Огюст хотел заткнуть другу рот кляпом из перчатки, но это показалось бы встречным людям странным, если не смешным - задержан сотрудник тюрьмы. Потеряли бы всяческое уважение. Попали бы, не дай Бог, в слухи. Проститутки, ограбившей владельца обувного дома, было достаточно. Унесла все драгоценности жены и в первом же ломбарде была арестована. Надо же было задним улочкам о чем-то вести пересуды. Если центр не переставал обсуждать гениальное творчество Клеуса Глу, то периферия предпочитала копаться в грязном белье, но так как о личной жизни художника ничего известно не было, на этой неделе решили перемыть кости Мишель.

Отправив Луи к начальству, Огюст положил на скамейку задремавшего друга и направился к камерам. За три года работы он привык к холоду сырых каменных стен, и после жаркой улицы его уже не бросало в дрожь. Отодвинув засов карцера, располагавшегося в самом конце коридора, он вошел внутрь. От слабого света лампочки в железном каркасе, висевшей над входом, можно было ослепнуть, но человек, живущий здесь, не жаловался. От звука открывшейся двери человек вздрогнул и обернулся.

- Не вставай. - Огюст махнул рукой и закрыл дверь. - Как продвигается?

- А вы выпустите меня?

- Как это - "выпустите"? Не многого ли ты хочешь?

- В обычную камеру.

- Мы подумаем. Не я же начальник. - Впервые Огюст не жалел об этом.

- Попросите, пожалуйста.

- Попрошу, когда закончишь.

- Я так устала.

- Смотри, если нам не понравится, будешь новую писать.

- А что с ними? Там, на свободе. Их покупают?

- А за такой вопрос еще одна неделя в карцере.

- У меня кончился веронез, - сквозь слезы выдавила заключенная.

- Рисуй тем, что есть. Грязью рисуй. Тараканами. Крыс дави.

- Вы же не знаете, какого он цвета!

- И знать не хочу. 

Дверь захлопнулась, и девушка, прислонившись щекой к холсту, разрыдалась. Она так боялась потерять счет времени - и потеряла. День, ночь - какая разница? Какая разница, сколько она уже в этом проклятом карцере - год или пять? Жизнь - это лента, которой пока что нет конца. Вот бы кто-нибудь пронес в яд в тюбике с краской. Она бы с радостью ее проглотила. И больше бы не мучилась. Не терпела бы бесконечные унижения. Душа ее разрывалась от соседства людской несправедливости и справедливости искусства. Будто искусство заплатило за нее хорошую цену, отгородив ото всех. А ведь у нее есть имя. Клементина. Забытый звук. Стертый хамоватым "эй, заключенная!" Она имеет пол. Тело ее ежемесячно кровоточит. Требует, как и вся женская плоть, ласки. Сколько ей лет? Кажется, двадцать. Волосы не седые, а значит, около двадцати.

"Я реальный человек. Я ходила в художественную школу. У меня есть мама, - твердила Клементина вслух, чтобы не сойти с ума. - Да, теперь у меня только мама. Потому что отца я убила. Он поднял на мать руку, и та попала в больницу. А после решил отправить туда и меня. Я всего лишь защищалась". Но за словами не стояло ничего. Если отец потерял плоть, потому что умер, то мать потеряла материальное выражение потому, что была подавлена грубой реальностью: затхлыми стенами, дыркой в полу, чтобы справить нужду, и соломой у стены в качестве постели. Мама летала где-то между мирами, а может быть, и не выжила после побоев. Клементина ничего не знала, кроме того, что она будет здесь всегда.

Она провела ладонью по шершавому холсту и закрыла глаза. Ах, если бы краски могли говорить однозначно. Например, спасите меня.

МЦ

Download The Caretaker Emptiness for free from pleer.com

Все говорят о поэзии Марины Цветаевой, мало кто - о ее личности. И почти никто - о прозе. А проза, между тем, не менее гениальна, чем лирика. Возможно, в чем-то даже лирику превосходит, потому что, как известно, стихотворение строится на рифме. Часто в топку с названием "рифма" бросается львиная доля деревянного смысла. А если и вторая топка подожжена - "размер", то вообще ничего не останется. Разве что название. Но с размером у Цветаевой были свои отношения - "звучит" или "не звучит". Не удивилась бы, если стихи в ее голове проносились симфониями, где вместо нот даже не слова, а образы и впечатления. Не раз она переживала, что при переводе многое теряется в угоду русской рифме, а тут - свое, родное. Как и немецкий - родное ничуть не меньше, потому что данную козочку пасли только на берлинских полях. Но было бы слишком просто, если бы Цветаева орудовала только атмосферой, воздухом. Внутри нее сильная жажда материи. Не любить на расстоянии, а любить, взяв за руку. Нет, отняв эту руку навсегда. Присвоив. Пришив к себе чудовищным образом. Так и со словами. За каждым словом выстроить город. Дать этому городу все возможные названия. Населить город людьми. Полюбить их всех. И всех их оставить ради города, который на пути следующий.

Проза - это свобода. Черно-белая. Отсекается все цветное за ненужностью. Не носила по жизни рюш - юбку в пол любила и янтарь. Любила того, кого любила. Как Ван Гог и завещал: "Давайте любить то, что любим". И любила до последней строки о. Но - можно ли измерить? Раздарив кольца прохожим, потому что - хорошие, душевные, широкие. Как и она. Раздавленная революцией, как божья коровка грязным ногтем, от которого порохом пахнет, а приглядишься - и среди грязи кровь разглядишь. Женщина. Мужчина. Ребенок. В одном лице. А лицо это не улыбается и с опаской смотрит из-за угла, пока все читают со сцены. Пестрые, как петухи. Гордые, как петухи. Даже женщины - петухи. До кур не доросли - яиц не снесли. Зовут на сцену - идет. И читает, не сняв солдатской сумки. Попросят - умрет, но не снимет. Точнее, если снимет - умрет. Он. Тот, кого - кажется, всегда - любила. И уходила. Тонула в духах женских. Мальчиком пила из сложенных ладоней с рубиновыми браслетами. Не могла напиться, потому что внутри сосущая пространство бездна. И только стихи спускают в нее огоньки и лесенки. А когда фортепиано сломано, выручает проза - тихие постукивания в дверь, за которой Бог. Цель-то одна - услышь и распознай, что это я играю, я стучу и зовусь я Мариной. Живу в Борисоглебском. Прищурься - увидишь. И Он приходит.

Черт. В сны. И любовь такая, какая и задумывалась. Тайная. Страшная. Грех, от которого хочется грешить еще. И если бы стихи были грехом, то рождались бы каждый день. Потому что греха - нет. Потому что есть только любовь, которая дает и ничего не отнимает. И если сердце болит, то не от потери, а от того, что слишком глубоко нырнул в мягкую плоть кинжал. Слишком ярко блестят на нем драгоценные каменья. Слишком дорого он стоил человеку, купившему его. Лезвием этим вспарывали гранаты, лежа на расшитых золотом подушках. И сердце мое билось среди плодов, и никто не замечал.

От голода к холоду. И обратно. Один маршрут. И света так мало, будто весь год полярная ночь. Полярная жизнь. Борьба за выживание. За себя. А тебя постоянно отнимают: не делала раньше, а теперь делаю, не сказала бы, а говорю. Не притронулась бы - обнимаю. И тошно. Изменила себе с первым встречным. И плата за это - ни единой строчки даже на сон грядущий. Ощущение, что пишут все. А среди мордоворотов, поди, и творческие есть. Салом напитавши члены, водят карандашом по розовой бумаге. А из угла: "Сейчас стишки сочиняешь, а завтра плюнешь в лицо революции". "Да это чтоб время занять, дурачина", - а в голове уже мыслишки, что сам Пушкин - белогвардеец, и что завтра же донесут. И неповинная ни в чем бумага сжигается. Пушкина же портрет, заставленный шкафом от греха подальше, мироточит.

И чем бы мы могли заполнить эти вечера, если не кровью на баррикадах. Выбора не было: или убей, или умри. И ты умирал сотню раз, пока не надоело. И стал убивать. Ради того, кто жив - мужа, детей, а ты так, как всегда, между. На фоне, о котором мало кто беспокоится. Говорят, чтобы понять, как к тебе относятся люди - умри. А зачем столько затрат, когда можно всего лишь оказаться в стране, охваченной революционной бойней? Ни дома, ни места, которое могло бы этим домом стать. У всех нас один дом. Длиной два метра. С четырьмя стенами. И находится он под землей. И уютно нам в нем, потому что нас там нет. И не было.

С потолка видно все. Как катится в тартарары страна (не зря звалась раньше - Тартария): откуда пришла, туда и идет матушка. Как не любят, любя. Как любя, не любят. Как застывает на юной щеке смола вечной слезы, и хочется петь, да запрещено. Хороводы води, но только со спрятанными за спину руками. Как одинаково режут тексты и семьи. На иконах шинкуют капусту. Баклуши бьют. И после смерти - боль. Больно не жить. Больно знать, что не жить тем, кто живет сейчас. На лицо - бывшее когда-то моим - садятся мухи. Целуют, что ли. И я иду к тем, кого больше нет. Но мы да прибудем - и есть это ОНО - вместе.

Литературное чутье (или инстинкт) сродни музыкальному, потому что вся гениальная проза (поэзия - и подавно) музыкальна. Не предложение - мелодия. Мелодия, скорее, абзац - сверхфразовое единство, о котором пишут учебники по филологическому анализу. Мелодия в прозе - мысль. Если человек мастерски пишет, значит, он мастерски мыслит. Что наши творения, как не мы сами - под микроскопом и в разрезе? А научиться мыслить возможно. Больше говорить. Выговорить все, что выговаривается, пока не обнаружить внутри себя последнее - то, что не покинуло, что не предаст и под кнутом самобичевания. В доказательство равенства музыки и гениальной прозы можно привести судьбу Марины Цветаевой. Мама всем сердцем желала сделать из дочки музыкантшу, каковой была сама. Но дочка сильнее любила слово (русский язык - и языки вообще: французский, немецкий), но невозможно было отказаться от музыки: то почва, которая привила любовь ко всему. Поэтому только музыкант поймет Цветаеву, и только Цветаева поймет музыканта. Читать ее надо по нотам, задерживая дыхание, выдерживая паузы и нажимая на педаль. И музыка эта не заграничная. Не Вагнер. И не Бах. Русская песня. Русский народный плач лег на цветаевские плечи и навсегда на них остался.