Русский постпостмодернизм: аутентичность

Если предстоит выбирать между современной литературой и современной музыкой, я выберу музыку, и не потому, что музыка более вариативна, не потому, что в литературе меньше шансов встретить гения-самородка. Причина - в разной степени аутентичности. Музыка - если исключить культовые группы, ориентированные на массу и моду - обладает, выражаясь присущими человеку качествами, совестью. Совестлив, прежде всего, андеграунд, творящий исключительно на благо развития музыкальной сферы, на расширение музыкального пространства. Композиции андеграунда аутентичны и личностны: в них нет работы "на" и "для", в них - "вглубь", "за" и "над". И вглубь себя, а не общественных проблем, которые у всех на слуху и поэтому умело используются и тиражируются талантливыми, более-менее популярными, авторами - авторами неважно чего. Наверное, я должна радоваться: музыка - самый идеальный язык - продолжает развиваться, невзирая на коллективные ценности, которым, по сути, должно служить современное искусство. Она держит оборону, в отличие от литературы. Литература же устала от загазованности постмодернизма, но никак не найдет в себе силы наполнить легкие свежим воздухом в виде аутентичности постпостмодернизма. Если сил и хватает, то исключительно на сигаретный дым нового сентиментализма, который, конечно, ориентирован на личность, но не на которую ориентироваться стоит. Личность в новом сентиментализме коллективна, вот поэтому в России так популярна сейчас, например, женская поэзия. Коллективная личность - это личность коллективного невроза, и чем точнее ты изобразишь в своем творчестве коллективную личность, которой ты являешься только отчасти, тем успешнее окажется творчество. И уже не скрыться от текстов, повествующих о брошенных домашних животных и забытых стариках, о неразделенной любви, об одиночестве ("ванильная эстетика") и прочем - в одной из социальной сетей встретишь точно. Возможно, новый сентиментализм вылился бы во что-нибудь положительное (как-никак это обращение не к пустоте, а к эмоциям), но он слишком зациклен на собственных эмоциях и, кроме них, не видит ничего: ни того, что в мире есть вечные - еще с классицизма - ценности, ни того, что эмоциональность без иных аспектов больше походит на психическую болезнь и старческую слезливость, а болезнь отбрасывает нас сразу на несколько десятилетий назад, когда постмодернизм брал под свое пародийное крыло и нищих, и больных, и чем больнее ты, тем лучше.

Я бы не сказала, что характерной чертой русского постпостмодернизма является "новая аутентичность", скорее - аутентичность вообще: "Мое творчество - это я". Это аутентичность, представленная в гуманистической психологии, то есть та, которая предполагает подлинность, независимость и свободу. Свобода - не пресловутая мечта нигилиста, не вседозволенность, а выстраданная в борьбе с самим собой свобода в принятии своих уникальных особенностей и неповторимой стратегии построения собственной жизни. На пути к аутентичности непременно осуществляется личностный рост. Согласно гештальт-терапии, самости предшествуют этапы осознания относительности социальных норм, неэффективности поведенческих шаблонов, утверждения собственной ценности с открытием в себе возможности проявления любых, даже негативных эмоций, с одновременным принятием на себя ответственности за аутентичное поведение в обществе. Аутентичный автор заявляет: "Я созидаю то, что хочу, а не то, что требует от меня общество и время. Я несу ответственность за созданное. Я принимаю себя таким, какой я есть, но не хочу останавливаться на достигнутом: мой ум всегда в поиске. Я понимаю, что творчество помогает мне в знакомстве с собственной личностью и в решении психологических проблем. Я - это я, свободный и искренний". Это своего рода часть порядка в общем беспорядке - эстетический логос в хаосе, согласно Липовецкому.

Следовательно, аутентичный автор - источник творчества с аутентичным героем. Герою, находящемуся в постоянном личностном росте, противостоит не мир филистеров, как это было в романтизме, а информационный хаос, к которому можно отнести как общественные ориентиры, так и экзистенциальный вакуум. Аутентичный автор одновременно все отрицает и со всем соглашается (условие истинного творчества, по словам Камю), поэтому его производные - текст, тема, герой - и выходят за рамки коллективного, и тесно с этим коллективным связаны. Можно сказать, это новые отношения со средой: "Я - твоя часть, но я знаю себя".

Отсюда еще одна черта русского постпостмодернизма - возвращение к прошлым эстетическим и духовным ценностям и построение на их основе индивидуальной стратегии жизни и творчества. Под "прошлыми ценностями" я подразумеваю то лучшее из Нового времени, к которому обращались гениальные модернисты, начиная с классицизма. Без обращения к духовным традициям невозможен выход из экзистенциального вакуума. Постмодернизм как раз таки не выходил из него - в остановке развития и недоверии ко всему он предпочитал смеяться, смеяться даже над собственным смехом. Постпостмодернизму же несмешно - голос сорван, а так хочется петь. Безусловно, остается интертекстуальность, но интертекстуальность на уровне смысла; а если и будет цитатность, то особая - информативная и без пародийности. Человек постпостмодернизма обращается к прошлому за советом, как смотреть в будущее, советы он эти находит и, оперируя аутентичными понятиями, присущими исключительно его личности, создает столь же аутентичное творчество, свободное от разного рода навязывания.

Постпостмодернистская личность - это личность новой формации, первый человек постмодерности. По теории Эпштейна, к постмодерности относится и постмодернизм, и то, что за ним следует. Но человек постмодернизма, к сожалению, ничего в развитие как литературы, так и культуры в целом, не внес, кроме свободы маргинальности, пародийности и пустоты. Постпостмодернизм смотрит трезвым взглядом на современность и всем сердцем жаждет найти в ней хотя бы каплю вечности. Поэтому с большой вероятностью развитие он, пусть не сразу (в России всегда все не сразу), но получит: вряд ли кто захочет пойти против такого развивающегося понятия, как "счастье конкретной человеческой жизни".

Кристина Лужина

Женская гениальность в искусстве - миф?

Если ты женщина и написала гениальное литературное произведение, значит, ты не женщина. В женщине-творце женщины больше, чем творца, и это наличие часто гениальному творчеству чуждо, потому что то не вертится вокруг архетипов матери и любовницы. Не могу рассуждать о других сферах искусства и тем более науки (с искусством у женщины сложные отношения, наверняка, поэтому мы не знаем, например, гениальных художников женского пола; наука же имеет выдающиеся женские примеры), но в литературе так и есть. Зарубежная литература содержит множество женщин-талантов (Вульф, Остен, Митчелл, Кристи и др.), и они достаточны известны. Русская литература известна лишь Ахматовой и Цветаевой и справедливо известна: лишь они - с абсолютно разной поэзией - могут назваться гениями женского пола. Их гениальность доказать легко - можно лишь задать один вопрос "В своем творчестве они аналогичны Гиппиус, погрязшей в женской рефлексии?" Ответить: "Нет, конечно" и начать новый абзац.

Женщине в лирике легче всего: душа ее каждую секунду страдает, очень удобно изливать страдание в стихи. Тем более - женщина женщину поймет. Как-никак мы мало чем друг от друга отличаемся. Поэтому так популярны сейчас Полозкова, Астахова и подобные: лица их сливаются в одно ничем не примечательное, требующее любви и признания. Популярны также женские романы и детективы, иным словом, легкое - "пока варится суп, почитаю-ка" - чтение: Токарева, Улицкая, Маринина и др. Да, феномен "женская литература" появился в России совсем недавно. Возможно, это одно из последствий набирающего обороты феминизма, но не суть. Давно бы пора женщине оторвать ребенка от груди и написать гениальное творение. Но видимо, в русской напомаженной голове прочно засел выбор (еще с древности): или рожай/стирай/корми, или пиши. Потихоньку избавляемся, и дай Бог.

Цветаева и Ахматова - две ярких кометы в небесах русской литературы. Объединяют их стихи, эпоха и судьба-трагедия. Ахматова изначально не была гением, ее, можно сказать, воспитала судьба, закалило столкновение с жестокой эпохой: поэтому лишь "Реквием" и последние стихи можно отнести в раздел "Гениальное". Удивительно, но в последнем творчестве женское органично сочетается с историческим, иногда даже историческое берет верх над женским, и эти моменты завоевывания самые успешные в плане гениальности. Гениальность Цветаевой заключается в новаторстве, именно поэтому она не принадлежала ни одному литературному направлению и стояла до последнего высоким мраморным особняком. Прежде всего, ее мышление было особенным, сквозь призму особенного мышления проходили люди и события и вытекали из-под ее рук в виде рубленых строк и жестких рифм. В ее лирике, как это ни парадоксально, мало лиризма. В ней присутствует любовь и все, что с ней связано (основная тема все-таки любовь), но она нам не кажется слезливой и слабой, как это обычно выходит у женщин: здесь грандиозность поэта с малых лет, предназначение в каждом слове, одиночество и равный этому одиночеству мир, который не похож ни на один из имеющихся миров. Наверное, Марина Цветаева не до конца женщина, раз гениальное начало превалировало над женским, раз начала эти прочно переплелись, но не в равной пропорции. Гениальность в искусстве - это прежде всего аморфность пола, это умение быть - быть всегда - и женщиной, и мужчиной, и ребенком, и стариком. В гениальном человеке искусства - все общество, начиная с бесплотных Евы и Адама. Более того, гений (не только в искусстве) - это Бог вдвойне. Обычный человек - Бог, а гениальный - Бог, умноженный на Господа из Царствия Небесного.

Гениальная женщина на самом деле представляет явление гораздо большее, чем гениальный мужчина. Если бы не установки, текущие в наш мозг еще с древности и пропагандируемые на каждом углу и соседом, и государством, русские женщины бы уже давно задумались о том, что смысл жизни может быть не только в рождении ребенка и семье, а также в покорности, но и в том, чтобы создавать вечное. Раньше у них не было поддержки. Сейчас есть какая-нибудь свобода, но вряд ли мы избавимся от предрассудка, что рожать сам Бог велел. Я не спорю: семья важна, важна, в основном, для государства, а не для человека, но мир наш изначально вариативен. Вариативно все: есть жизнь, есть смерть. Но нет оппозиции "женская гениальность в искусстве/мужская гениальность в искусстве". Женщины, несвободные в мнении и жизненной позиции, потеряли способность мыслить абстрактно, все свои надежды и чаяния они бросают на костер тонкой и переживающей сущности. Это не плохо, просто стоит задуматься: могу ли я думать по-другому?

Хочу в заключение оспорить понятие "гениальная женщина" авторства Валентина Бадрака: его "гениальная женщина" отличается от обычной разве что недюжинной сообразительностью и такой же недюжинной известностью - от Клеопатры до Мадонны. Но мы то знаем, что гениальность подразумевает новаторство в определенной области, производство и создание, а не блеск на политической или музыкальной арене. Да, история. Да, известность. Но - талант и только. И часто игра "женскими прелестями", что в аморфной гениальности недопустимо.

Леди Абсурд

Творцовое: на злобу дня и меня

Перечел "Преступление и наказание" и впервые всерьез усомнился в своем призвании. Раздумываю, не бросить ли все, в самом деле. Всегда считал, что творчество - это диалог. Но с кем? С нашей литературной средой, где в почете злоба и посредственность, а главный прием в критике - оскорбление? С обществом? С народом, который нас не читает, с буржуазией, которая читает одни газеты да пару модных книжек в год? Творец сегодня может быть только одиноким пророком, которого точит, грызет потребность сотворить нечто грандиозное. Творец ли я? Мне казалось, что да. Точнее, казалось, что я способен стать им. Сейчас я в этом сомневаюсь, к тому же велик соблазн отказаться от этих постоянных усилий, которые делают меня несчастным, даже когда я счастлив, от этой никчемной аскезы, от этого слепого следования какому-то неведомому зову. Занимался бы себе театром, писал бы время от времени какие-нибудь пьесы, не особенно усердствуя, и скорее всего чувствовал бы себя свободным. Зачем соваться в уважаемое, честное искусство? Да разве я способен на то, о чем мечтаю? А если не способен, к чему тогда все эти метания? Освободиться от этого и заняться разной ерундой! На это шли и более великие, чем я.

Альбер Камю

8 августа 1957

Камю напишет это за 3 года до своей кончины, в 46 лет. Впереди - присуждение 7 октября и вручение 10 декабря 1957 года - Нобелевская премия и в связи с ней речь, в которой он скажет, что "слишком крепко прикован к галере своего времени, чтобы не грести вместе с другими, даже полагая, что галера провоняла селёдкой, что на ней многовато надсмотрщиков и что, помимо всего, взят неверный курс". Полагая... Он не мог сказать резче и откровеннее, он не Сартр, ему и без того хватало пересудов. Его поздние заметки, которые не сравнить с ранними - ранние полны эмоционального максимализма и восторга от наблюдаемых пейзажей - ориентированы на отчаянье и одиночество. В них уже нет витиеватого синтаксиса и изощренных метафор, что могло бы, опять же, сроднить Камю с Сартром. В 1957 он вынужден держать себя в никчемной аскезе, ибо если не держать, можно стать совсем несчастным. Пытаясь быть до предела сдержанным в своих заметках, он опускает руки и решает написать все как есть: об отсутствии диалога, о бездарной литературной среде, о том, как он устал от несвободы и зова творить ради никого. Нельзя усомниться в гениальности творчества Камю - это общепризнанный факт. Еще один факт - не взирая на национальность и время, высокотворческие люди - единое целое, творящее и говорящее, на что общество у(то)порно молчит. Нельзя обвинять кого бы то ни было: ни писателя - в том, что можно было быть чуть менее гениальным и писать, как моя мама любит выражаться, для народа; ни общество - в том, что можно было быть чуточку умнее: разгадывали бы судоку по вечерам, и наверное, был бы толк. Писатель (имеем в виду таких личностей, как Камю - и только) и существует благодаря вечному сопротивлению между "провонявшей селедкой галерой" и его стремлением создать что-либо грандиозное, которое эту галеру, как минимум, опрокинет, и соленая вода вымоет углы, избавив их от чешуи и грязи. Иначе - спустя 57 лет не изменилось ничего. Даже странно, будто литературная ситуация век за веком топчется на месте: гаджеты сменяют друг друга, на носу очередной I-Phone размером с лопату, а буржуазия читает газеты и модные романчики. "Злоба и посредственность" - не то чтобы составляющие нынешней литературной среды, это краеугольные камни современного общества в целом. Более того, это норма, та самая "серая полоса", о которой я скажу чуть ниже. Раздела "Критика" не существует как такового - для конструктивной критики надо очень много знать, надо исключать свой эгоизм, а это не каждому под силу. Зато во всю мощь бытует раздел "Оскорбление": родители учили меня маленькую на оскорбление отвечать кулаком в челюсть, но сейчас вокруг взрослый мир, мир озлобленный и несправедливый (и кулака на всех не напасешься), поэтому каждого, кто родится, нужно сначала обучать жизни в реальном мире, и один из уроков содержал бы отменные ругательства наряду со способом "ретироваться".

"Серая полоса" - это то, что поощряется. В каждое время она разная. Например, "серой полосе" 2014-го года свойственны: "творческая жилка" (за нее принимаются, например, пирсинг или волосы едкого цвета), лишний вес (бодипозитив) или излишняя худоба (анорексия), феминизм и "едизм" ("это жру, а это не жру") (наверное, от них есть какая-то польза, но я ее не вижу), принадлежность к ЛГБТ (по крайней мере, это вызывает у общества нездоровый интерес), косплеи (лучше всего быть менее похожим - так ты умело вольешься в "серую полосу"), фанатизм (от музыкального исполнителя, сериала и проч.), обилие косметики (непримечательную внешность, как правило, надо украсить, и человек использует тонны штукатурки: чем больше, тем лучше), модное чтение (Вера Полозкова ван лав, но мы уже говорим о посредственности, а о ней будет чуть позже). Помешанность на собственном теле (и якобы здоровье/нездоровье) - если обобщить. Я не говорю, что в творческой среде посредственность везде - есть талантливые художники, которые зачастую не так популярны (если популярны вообще), как именно посредственные. Секрет такого творчества прост: посредственность легче понять, никому неинтересно ломать над талантливым мозг. Можно посмотреть на талантливо нарисованный арт, но кому вздумается вникать в текст, например, Камю? Чтобы вникнуть в текст Камю, нужно иметь хорошие мозги. Хорошие мозги сейчас не в моде. Когда-нибудь - лет эдак через 100 - будет модно иметь естественную красоту и интеллект. Умрем и подождем.

Самое интересное, что литературная пропаганда и цензура, распространенные сейчас в России, в обществе, наоборот, не имеют популярности. Русофильство ("будем любить Россиюшку!") рушится на уставшего россиянина со всех сторон (книги, радио, ТВ - все массовое), а ему не до любви - ему лишь бы день рабочий закончился и лишь бы денег на месяц хватило. В защиту моего мнения все: исторические сериалы, которые спонсируются министерством культуры, праздничные акции, даже конкурсы для молодых авторов (сценарии, эссе или просто художественная литература) крутятся вокруг темы "Надо Родину любить". Я ничего не имею против - любить Родину надо. Но где вариативность? Где вечные ценности, о которых писал тот же Пушкин? Если я не пишу рассказы о России, а о, например, человеке отчуждения, то мне не выиграть ни одного конкурса? Когда-нибудь - лет эдак через 100 - государство обратит внимание и на иные в творчестве темы. Умрем, в общем, и подождем.

Что касается общества в целом, невроз его достиг высшей точки развития. В непросвещенные головы ударило самомнение и американская демократия: каждому надо высказаться. И нет бы человек высказывался на общие темы (как например, я), так он лезет в личную жизнь соседа или вовсе незнакомого человека и поганит все что только можно. Больше всего страдают известные люди: в России велико социальное расслоение, и каждый бедняк или средний житель не уснет без того, чтобы написать популярной личности, какая она зазвездившаяся мразь. Когда-нибудь - лет эдак через 100 - люди задумаются, стоит ли оскорблять человека, который успешнее, ведь от этого никому не легче и богаче ты не станешь. Умрем, короче, и подождем.

Человеческое сознание пока не в силах вместить в себя мысль, что главный товар в этом мире - свобода. Чем ты свободнее, тем ты успешнее. Деньги тут не играют роли, разве что они могут сделать тебя более свободным. Но можно стать свободным и без денег. Свобода - это не оскорбление, не радикализм, не одержимость собственным мнением. Свобода - это гибкость, независимость от коллективного невроза и всего массового, наличие собственного мнения и одновременно объективная точка зрения по каждому вопросу, возможность взглянуть на себя, опять же, объективно и - ключевое здесь - парящее над материальным и продажным творчество. Творчество, которое будет полным отражением тебя, а не чаяний одержимого собой общества - в поисках денег и престижа. Тебя - со страхами, проблемами и желаниями. И очень логично, что ты - свободный и в свободе своей неодинокий - не понят большинством, потому что у него иные ориентиры. Поэтому Камю никогда бы творчество не бросил - творчество было над ним, оно им владело и управляло. Управлял им феномен "гениальности".

Конечно, это прописные истины. Это то, что описал Камю, только современным и простым языком, без трагедии и рефлексии. И 100 лет ждать не стоит (я шутила и не шутила одновременно), истина уже здесь. Она не забилась в угол и не рыдает наряду с процентом адекватных людей - она просто "над": стоит лишь оторвать от себя любимого взгляд и поднять его.

Леди Абсурд