Однажды о тебе вспомнят

Каждый ребенок знает Бога,

Не Бога имен, 

Не Бога запретов, 

Не Бога, все время творящего странные вещи, 

А Бога, который знает только четыре слова 

И повторяет их:

«Приходи танцевать со мной».

Хафиз Ширази, 14 век

Однажды о тебе вспомнят. Не то что бы прибегут и начнут стрелять горящими глазами - подумают о тебе и даже протянут повисшую ладонь помощи, и будет приятно даже из-за такого. Месяц я была предоставлена сама себе, преподавала разными стилями - от Макаренко до "Принесите мне кофе и булочку", но так и не заметила движения возле своей аудитории. А тут так совпало, что классный руководитель самой буйной группы еще и психолог, работающий не только со студентами, но и с преподавателями, а ведь молодой преподаватель - это студент и преподаватель в одном лице. Меня попытались услышать. "Педагогика - это место, где ты затрачиваешь много сил, привык отдавать, но силы эти нужно где-то брать. А где брать их? Если даже у преподавателей глаза - мертвые и ни разу в нашей беседе еще не блеснули, хотя я бросаюсь в них спичками? Любимое дело (писательство), семья, природа, изредка новые впечатления не могут восполнить ту потерю, которая случается на одной паре. Можно просто опустить руки и никогда их не поднимать. Общение, как и преподавание - это обмен, не теннис с бесконечностью, когда мячик улетает и никогда не возвращается", - докладывала я, активно жестикулируя и рассматривая глаза собеседника: а вдруг мелькнет искра? Она понимающе кивала и сказала несколько вещей, с которыми я жадно согласилась - такое в нашем учреждении редко бывает. Потому что я с остервенением ищу друга. Работать без хотя бы одного крепкого контакта больше похоже на самодеятельность, на которую никто внимания не обращает. Никто не хочет открыть тебе душу. Более того, никто не хочет смотреть в душу твою. Производство слов, две трети из которых забываются тотчас. Бессмысленная беготня, даже возня, перемешанная с приторным официозом. "Любимое дело?" - она приподнимает брови. Наверняка, удивлена, что в моей жизни есть что-то, кроме педагогики. "Да, я пишу. Всю жизнь, можно сказать", - прозвучало как оправдание, будто я по ошибке взяла чужой кошелек. Пусть будет знать хотя бы один человек - кстати, очень хороший человек, - что я творческая персона. Раньше мне нужно было, чтобы мои тексты понимали, чуть позже - чтобы читали, сейчас - чтобы просто знали, что я пишу, а не вяжу, например.

"Ты хочешь, чтобы я спросила, изменилась ли ты за одну ночь?" - человек, который вроде бы друг, негодовал. Он не понимал, что именно это мне и нужно, что рождение нового человека происходит не неделями, а сразу: раз - и ты думаешь совсем иначе, у тебя даже другой аромат, словно парфюм и мысли как-то связаны. Ты открыл в себе очередную грань, а грань эта - поле, которому конца и края нет, и тебе в ближайшее время придется изучить на этом поле каждую травинку, рассмотреть каждого жучка. А сегодня, между тем, студентам я говорила о Боге и посоветовала книгу Уолша "Беседы с Богом". Мы не только о Боге говорили - о человеке вообще, о стране, о развитии, о современности. Не пара по литературе, а пара по философии. Мы затронули тему выбора и сошлись-таки на том, что выбор - это хорошо, даже если одна сторона из двух - зло. Я не удивляюсь себе. Удивляюсь, скорее, регулярности ударов молота, которым я стучу по социуму. Я стараюсь не быть статистом, как делают многие: "Сегодня мы будем писать конспект". Даже если мы пишем конспект, он сопряжен с обсуждением житейских проблем: как скучно жить в общежитии, какие женщины-преподаватели в возрасте - стервы, нужна ли литература лесничим. Неслышно и в темноте слетают с моей души скобы, соединяющие ее со злым одиночеством. Если бы у меня был фейерверк, я бы запускала его каждый день.

Путь мой имеет маршрут "Страх - Отстраненность - Интерес - Злость - Усталость - Осознанность". Не знаю, как будет называться следующая станция - "Тишина" или "Концерт". Интроверт, работающий с людьми - штука забавная. Ясно только, что игры не будет. Роль одна - быть самим собой. Самая сложная роль.

Двери распахнуты

Понимаю, сказка

В явь сейчас пробралась.

Всё перевернулось.

Всё перемешалось.

Ночь, полная луна, в воздухе свойственный засухе запах гари, жара (и это конец сентября в центральной части России!), я в платье и спортивной кофте, на ногах красные вязаные следки и розовые шлепки (изыск!). Мы с мамой идем за водой на соседнюю улицу, потому что вот уже сутки нет воды. В руке ее ведро, в которое я накануне собирала грибы. Все слишком "за гранью": не каждую осеннюю ночь ты можешь пройтись раздетой, не каждый день, имея водопровод, ты отправляешься в густую темноту к высокой колонке, чтобы повиснуть на ней обезьяной и набрать ведро приятной горлу воды, без известкового привкуса, который бывает у той, что вскипятили. Гарь и лунный свет растушевывают реальность во что-то уютное, сонное, абсурдное. От сильного абсурда ты поддаешься панической атаке, трясешься осиновым листом, качаешься деревом. Здесь все иначе - такое же мягкое, как и вода, которую ты только что набрал. Асфальт теплый, катастрофически гладкий, глаз разве что может зацепиться на рисунки мелом, которые в темноте больше похожи на ритуальную живопись. Ловишь себя на желании лечь посреди дороги, дабы щека ощутила тепло камня. Стать родному городу еще роднее - уснув прямо на проезжей части: сейчас, в эту секунду по ней не шагает человек, не крадется автомобиль, все прочно засели в своих домах. Никому до тебя нет дела. Слава Богу. Словно ты не существуешь. Действительность - это сон, который принадлежит только тебе. И ты вправе зайти в любой дом, сесть на любой диван, каждый человек тебе брат. Ты не тащишь ведро, сгорбившись в три погибели - ты хозяин этого мира. Целый земной шар плещет океаном на подол, следки и тапки. Очередная гениальная истина сворачивается клубком где-то внутри твоего естества и давит на уставшую душу. Двери распахнуты.

Лопата, перерожденная в экскаваторе

Download Empyrean Black Coaches for free from pleer.com

Постпостмодернизм более заметен в музыке, чем в литературе. Музыке проще - есть классический материал, над которым можно работать: добавить эффекты, переосмыслить и дать нам его в своевременной (слово "современной" здесь не совсем к месту) форме. Это не танцевальные ремиксы известных композиций, что скорее отнесется к постмодернизму. Это глубокая обработка, дающая искушенному слушателю порой инфернальные, воздействующие на подсознание треки. Ничего так не кипятит твое бессознательное, как современность, в которой угадывается острый запах прошлой эпохи. Рождается жажда соединить "тогда" и "ныне", но уже не в музыке - в прозе: написать текст на новой технике и о настоящей действительности, но посредством старых красок. Перенести чистый дух через столетие в изящном флаконе и, отвинтив крышечку, вселить его в строки о "сейчас". Иным словом, можно показать начало XX века без стилизованных деталей, используя лишь то, что под рукой в данную секунду. Эпоха не в деталях. Она в суггестии. В том, что если и потрогаешь, то только сердцем. Жители 30-х живут и поныне, просто родились они в 90-е. Занимательная арифметика того, во что стоит поверить вслепую - как в любовь, в счастье, в Господа. Главное - заглянуть в современника глубоким зрением, прорезать взглядом время и найти-таки связующие нити. Как-то я говорила, что писатель - это театр. Слишком маленький масштаб взяла. Писатель - это человечество с колесом сменяющих друг друга цивилизаций. Вот почему он так часто теряет себя. Иногда и вовсе не находит, будто личность его вобрала сразу несколько не то что персон - периодов мировой истории. Гениальный же писатель - одновременно австралопитек и тот, кто умеет путешествовать астральным телом. Связь времен пульсирует в его голове крепким узлом - не разрубить не одним дамокловым мечом. Работать с суггестией сродни разглядыванию души человеческой.

У каждой исторической вехи есть свой темп. Слепок характера. Звук. Аромат. Вкус. При возвращении классики в литературный быт автор превращается в хранителя, а после - спасителя. Бархатная роза 30-х распускается на пластиковом подоконнике, где рядом лежит смартфон, в наушниках, подсоединенных к которому, играет электронная музыка. Ей комфортно - деревья, солнце и сердце людское все те же. У современности отсутствует глубина, но у нас есть лопата, перерожденная в экскаваторе.

Это ночной эфир, и с вами я...

Счастье не приходит из ниоткуда. Более того, оно не таится внутри человека, которого ты так жаждешь. Счастье - в преодолении. Спуск с горы, подъем на которую оказался тяжелее задуманного. Произнесение первого слова - а потом еще и еще - перед большим скоплением людей. Не смерть себя прежнего, но открытие себя и такого. Прощание с любимым, который уходит не прочь, а к другому; прощание с легким сердцем, потому что ты осознал, что всему приходит конец, даже, казалось бы, вечному. Повзрослел. Ребенок, говорящий другому ребенку: "Ты еще ребенок". Отпускать все, что имелось, не постепенно, а сразу, рывком - забросить в небо, повесить на месяц, выглядывающий из-за соседского сада. Да еще наблюдать, как качается. Унеси, дай Бог, за горизонт. Схватить, будучи в летах, на лету лето. Последние теплые деньки намотать, как паутину, на кисть и предплечье, бросить в коробку с пряжей - зимой пригодятся. Проснуться. Переболеть. Вздрогнуть от собственного отражения в зеркале, до чего оно зелено смотрит. Счастье идет по следам, которые оставляешь ты.

Порой кажется, что безрыбье. Нет не то что рака - глупого головастика, чтобы можно было зажать его в ладони и нашептывать то, что недошептал Христос. Заглядываешь во все углы. Даже начинаешь изучать чужие физиономии: а вдруг что-то вздрогнет? Обрубленные Богом в порыве гнева - хотя, может, просто торопился - лица. Ни единой вдохновляющей черты. Данность. Не изгибы, а цифры, которые стоит запомнить. Номер банковского счета. Музыки - нет. Впору кричать - вот только дожуешь. Если не находишь нужного человека, значит, сам должен стать им для кого-то: учителем, богатой леди с созвездием колец на властных пальцах, сумасшедшей, победившей всё и вся, но не безумие - то живительно. Не задавайся вопросом - будь тотчас ответом. Великие не подражали - им не нравилось прежнее. Могу поспорить, что и наша цивилизация была создана потому, что предыдущие пошли не по тому пути, изжили себя, потеряли какой бы то ни было смысл. Человек - это большой радиоприемник, который отключил себя сам. Не горит ни одна лампочка. Радио забыло, как издавать звуки, а если включишь, то еще с пару минут кряхтеть и пылить станет. Луна, заваливающаяся в туман спать, показывается мне для того, чтобы я, будучи водной поверхностью, отразила ее целому миру. Волны не для того, чтобы волноваться, а чтобы волновать - не давать спать: "плюх-плюх", "ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш", "Это ночной эфир, и с вами я...". 

24.09.15.

Русская осень

В доме уютно пахнет сушеными грибами. Сегодня "Как хорошо жить!" воскликнула раз, наверное, двадцать, и реальность, будто издеваясь, подбрасывает в мой быт все больше теплых часов. Даже эта от усталости бессонница, желеобразное окно между полуночью и секундой, когда заверещит благим матом будильник, таит в себе сокровенную задумчивость: время, когда Бог, скрестив пальцы, смотрит на свое творение. И на мою макушку Он тоже смотрит. Качает головой, но - ни слова. Все и так ясно. Жалко лишь, что не могу просидеть всю ночь под гроздьями звезд - продует окончательно, сейчас насморк и ангина, а наведается еще и воспаление легких. Хотя очень тепло. Тепло настолько, что звезды, живущие в моем представлении солеными и холодными, приобрели образ небесного песка; пыль небесная, крупа Господня. В низинах рек бьются друг с другом зной и свежесть, изредка задевая твое лицо широкими ладонями. Деревья стоят зеленые, лишь мелькнет поседевшая в желтизну верхушка. Слабо верится (да и не хочется верить), что середина сентября. А если осень все ж, то мать наша - с шершавыми ладонями, пахнущими пряной травой, с грудью, внутри которой стучит любящее сердце, с подолом, полным грибов, яблок и груш. Вытоптанная до состояния асфальта проселочная дорога усеяна зернами овса и шелухой, ни грязинки, ни единой черной лужицы, символа русской осени. Ловишь себя на желании остановить шаг и лечь на скошенные выгоревшие стебли, дабы уткнуться носом в розовеющее небо с мазками перистых облаков. И все будет так, как задумано - ни больше, ни меньше. Взаимодействуя с природой, ты всегда уносишь от нее невидимый подарок - ту наивность, с которой предки бегали голышом возле костра. Подарок, который у тебя уже есть. Истинность. Настоящность. Русский народ - дикари не в плане варварства, но дикари в плане жизни бок о бок с природой, матерью всего сущего. В городах, безусловно, есть своя прелесть, только прелесть эта не содержит в себе так много созданий из-под рук Всевышнего. Русский люд осознал, что другие люди не поймут его - поймут реки, леса и горы. Север, Юг, Восток и Запад. Солнце и Луна. Времена года. Осень, когда самое время наведаться в лес и, чертыхаясь на грибников, которых и без тебя десятки, набрать-таки подберезовиков и белых. И засушить - зима впереди. Книга, чай или вино, плед - не в нашей крови: слишком по-городскому. Утром опустится туман, и вновь зачешутся руки: "В лес! Маслят бы! Что может быть лучше крохотных маринованных маслят?"

Самособойно

Здравствуй, смотритель,

налей кружку браги.

Кто бы мог подумать, что спасет меня алкоголь. Душу, тело, что там еще есть в человеке?, бессознательное со всеми вытекающими. От градусов не то что весело - самособойно, скорее, свободно, будто тебе развязали наконец-таки руки и сорвали скотч со рта. А еще накануне, в этот же самый день, напряжение достигло такой координаты, когда что ни сон, то кошмар (снится, что прозвенел будильник, показывающий 5:50, и я его выключаю, а после он еще раз звенит и время опять 5:50 - утро сурка, не иначе), когда голова мокрая не от любовного бреда, а от усталости, сопряженной с низким давлением и таким же гемоглобином, когда от тревоги нечем дышать, настолько она сильна, и в завершении сводит правую кисть, а большой палец вообще отбивает чечетку. Плюнула на все заборы, построенные внутри своей личности, и рванула за градусами. С дум-металом в ушах проехалась по улице, на которой прошло детство, вырулила на центральную и чуть не кувыркнулась через бордюр. А над головой звезды-звезды-звезды. И фонари отказались светить, а те, кто не решился, категорически ослепли. И вроде бы не надо вливать в себя спиртное - все и так хорошо, просто нужно было покинуть домашние стены не на работу. Хотя со спиртным собственные фотографии не кажутся такими страшными, и в этом его существенный плюс и перевес над чередой фильтров.

На 6 часов работы приходится 7 часов усталости (такая усталость, когда ты лежишь без движения и дырявишь взглядом потолок, а внутри тебя счастье, что ты наконец-то дома). Не так. На 6 часов работы, которая не нравится (может не задаться день), приходится 7 часов усталости, а после вроде бы дела поделать, но еще 3 часа усталости заставляют не покидать просторы кровати. Если же работа нравится, появляется желание всех обнять. Или хотя бы признать, что ты мог бы обнять тех, кто еще пару дней назад выпил из тебя все соки. Я о студентах. Да, через 2 недели работы могу официально заявить, что люблю этих придурков. Конечно, будет время, когда я захочу их перестрелять, но фоном все же останется материнская благодать. Столько скопилось историй - можно начинать делать зарисовки для книги "Методика преподавания от балды". Пар сейчас нет (преподаю не каждый день), а я уже, можно сказать, скучаю. Взять хотя бы вторник. На первой паре мы пили кофе/минералку/чай (мне еще булочку купили от чистого сердца), болтали о случаях в школе, угадывали, какой именно мат Пушкин использовал в стихотворении "Телега жизни", читали переделку "Лукоморья" и изредка отвлекались на биографию Пушкина. На второй паре в конце студенты-парни сидели за моим столом, выясняли, что мне притащить - цветы или конфеты, а один собирался для усиления душевности атмосферы включить музыку, еще заключили с одним героем пари. На третьей принесли груши со своего сада. Я пустила левого парня просто так посидеть, чтоб тот не мотался по зданию, а уже на выходе студенты позвали меня на физкультуру, но я, естественно, отказалась. Еще парк вокруг, запахами с ума сводит. Паутина падает на нос, иногда вместе с пауками, цветы расцвели еще обильнее, чем весной, по утрам "грибные" туманы, а грибов на самом деле очень много. Эта осень была спланирована так, чтобы я полюбила ее.

Пропало желание оправдываться, которое, казалось, претендовало на вечность. Еще до алкоголя. Великое чувство - чувство "я этому миру пригодился". Я еще чего-то стою после лавины бед, свалившихся на меня за последний год. Ехала по грязному полю и наткнулась на проселочную дорогу, и даже домики вдали виднеются: блеск окон, дым из труб. Тепла еще нет, но оно уже машет тебе рукой, обещая, что в этот раз все будет гораздо лучше: по крайней мере, нет близких людей, которые могут обидеть, предать и забыть. Социальные навыки тоже важны. Посмотреть на хозяина дома не исподлобья, а с искренней улыбкой. Поговорить с ним об урожае, о праздниках и о детях, которые ну никак не хотят учиться, балбесы эдакие. Увидеть в нем не врага, а друга, пусть и на то только время, что будешь ты у него гостить. Выкурить крепкого табака, выпить самогона, закусить до тошноты соленым огурцом с дубовой шкурой. Выйти во двор, почесать за ухом пса и посмотреть на звезды, доказывающие, что все мы едины, раз под одними и теми же созвездиями ходим. На одного Бога смотрим, одному Человеку руку жмем. Отказаться от войны, которую ты объявил тем, кто о тебе даже не знает, и встать на тропу соучастия. Смирение - это не слабость. Это сила быть последним.

Еще один день

Все чаще смотрю на себя со стороны. И вижу человека, которому опостылели устные слова, он произносит их отстраненно, словно это заученные еще сто лет назад реплики спектакля. Набор звуков с монотонной интонацией режет пространство пару-тройку раз и затихает. Хочется сказать: "Давайте посмотрим куда-нибудь. В окно, в себя, в лицо соседа. И помолчим". Сколько слов тратится впустую! А еще удивлялась, что у людей пустые глаза. Не только - пустые рты, которые произносят пустые формулировки. Пустая, в сущности, жизнь. А вокруг - чаща с танцем сумасшедших запахов, голова кружится, ноздри раздуваются шире и чаще. В себя! Надо пропитаться осенней горечью (что же это так безумно пахнет? привезенное из дальних далей деревце? тут таких сотни, если не тысячи), подобрать хотя бы основной ноте хиленькое определение, чтобы оставить в памяти. Да, сухая горечь, в которой замешаны поздние цветы и взбесившийся цветом парк. Оболочка моя носится из здания в здание, из кабинета в кабинет, а душа метров за триста, должно быть, сидит у озера, любуется бликами косого солнца. Ей в этом мире лучше всех. Мел сушит кожу, он повсюду, не удивлюсь, если даже на нижнем белье мел. Зеленый цвет доски. Бумага в разных вариациях, только творчества на ней нет - сплошные отчеты. Считать часы, чтобы сбежать. Сбегать еще раньше. Засыпать в бреду еще днем. Встречать душу - уставшая от счастья, а не от работы, она сядет напротив, посмотрит в глаза и кивнет на клавиатуру: "Напиши что-нибудь. Не дай умереть нам еще один день".

14.09.15

Зачем я сейчас?

"Everything comes full circle,

and when it happens,

I want you to imagine me there to greet you".

Наверняка, все это не зря. У Бога есть на меня планы: смогу изменить к лучшему деятельность одного учреждения - смогу помочь подняться с колен целой стране. Конечно, начинаю с малого. Но кто начинал с большего? Начинаешь с большего - заканчиваешь меньшим, а тут есть хотя бы к чему стремиться. Я все агитирую: "Ищите связь! Ищите связь!", а ведь часто сама не вижу ее: не работает голова, нет сил, депрессия - по разным причинам. Не просто так мне приснился сон, в котором я прыгаю с парашютом. Без инструктажа (так же и преподаю, кстати) и в неизвестность, будто очнулась только перед открытой дверью. Кричу: "А когда парашют открывать?" Слышу: "Тут высота не очень большая, поэтому как только выпрыгнешь, сразу дергай за кольцо". Прыгаю, дергаю, просыпаюсь. До этого видела во сне (в дремоте даже - в ней самые ценные сны) церковь с голубыми куполами, а от нее - длинный шлейф белоснежной ткани трепещется на ветру, ткань рвется на две части, и якобы дошел слух, что возле полотна умер человек и что даже на ткани была кровь, но крови я не заметила. Еще раньше побывала в кафе во Франции. Нас было четверо (кажется, американцы - там был эпизод с американским посольством - и я), сели за столик, поприветствовали официанта по-французски. На столе - ноутбуки, на экране запущены какие-то программы. Я еще удивилась явному акценту моих приятелей. Болтаем о чем-то. Один из приятелей резко встает и уходит на балкон курить. Думаю: "Идти за ним или не идти?" Захожу на балкон: "Ты обиделся?" Он: "Да нет", но ясен пень, что обиделся. Балкон мягкий, на нем ковер и много ткани, выходит на территорию кафе. Облокачиваюсь на него, рассматриваю все вокруг, а рядом висят ряды верхней одежды посетителей прямо под открытым небом. Думаю: "Точно же не Россия. В России бы давно что-нибудь сперли. Здесь столько дорогих вещей!" Решаюсь на отчаянный шаг - подхожу. Кажется, он выше меня, брюнет, кудрявый и весьма смазлив. Наверное, я и решилась на все это потому, что на внешность он модель. Парень хватает меня за руку и целует. И поцелуй такой реальный, что Господи прости! Обычно я целуюсь импульсивно, страстно, резко, кусаясь. В общем, не изменила себе, но ему не понравилось - ему нежно надо было. И даже мой укус за нижнюю губу не пришелся ему по вкусу. Что за подстава! Вроде бы мы вернулись. Никто о наших отношениях так и не узнал, и мне было неловко, что на людях мы друзья, а без людей впиваемся в друг друга, будто не целовались лет сто. Кстати, реально не целовалась сто лет, так что сны подобные имеют основу. Больше всего удивляет детальность - эти мягкие ковры, "Bonjour! - Bonjour!", ясность мыслей. Вокруг еще было много туристов, большинство оказались азиатами - они заказывали что-нибудь из риса. И американское посольство, в котором сидела семья из трех человек и все махали маленькими американскими флагами. С Америкой тоже сон был, давно. Будто на две улицы растянулось шествие, а я с друзьями стою у метро (то ли опоздала, то ли уезжать скоро), наблюдаю. Много-много людей, а по центру дороги плывет дирижабль с цветами российского триколора. И будто время не нынешнее, а 60-70-е. Отец несет на плечах дочку. Большой праздник. Я рада, но чувствую еще печаль, потому что не имею возможности наблюдать такую красоту чаще: видимо, в Америке проездом, а не живу. Так странно все. Ты (душа и тело), одинокая и без денег, проживаешь очередной, полный забот, от которых ничего не меняется, день, а ночью тебя (душу) забрасывают куда-то далеко-далеко, где ты свободна, счастлива и идентична своей самости на все сто. И не знаешь, то ли это другая планета, то ли альтернативная реальность, то ли прошлое, то ли будущее, то ли душа твоя в ином теле побывала.

Мы все о себе знаем - стоит только вспомнить. Вся эта фетишистская тяга к определенным явлениям и предметам этого мира, к конкретным эпохам - это как раз таки акт воспоминания того, что было с нами до нынешнего воплощения. Я уверена, что 30-е и 50-е за рубежом и граница 19-го и 20-го веков в России - это мое. Музыка, фильмы, тексты, предметы интерьера, лица - ничто не вызывает удивления, наоборот, появляется чувство, что я часть всего этого. Всю жизнь терпеть не могла историю, а тут как губка впитываю в себя исторические факты, от которых другой бы уснул. Можно сказать, 24 года я спала, а тут прозрела - в том, что я не из этой эпохи (поэтому вечный вопрос "Зачем я сейчас?"), кроется корень всех противоречий между мной и современностью. Смотрю на фото царской России начала 20 века и скучаю. Тоскую так, что выть хочется. Будучи в Москве и заслышав странный ритмичный топот за окном, я представляла, что по улицам несутся кареты. Склонность к языкам - порой голова, которая, кстати, не учила английский, сама переводит иностранные песни и даже с рифмой. Черные гелевые ручки. Драгоценности, причем не сам металл, а именно камни. Галстуки, аскетичные свитера, мундштуки. Красная помада, волны волос, часы на цепочке. Очень много перьев для письма, которые успели со временем заржаветь или почернеть. Пластинки с зарубежными мелодиями. Бегунок настраивания частоты волны, подсвечиваемый снизу. Бубнящее радио. Керосиновая лампа. Бокалы. Вообще - катастрофическая тяга к задымленным кабакам. Старые улочки Москвы. Задние, больше похожие на деревню, улицы губернского Владимира. Хохот, цитирование Блока и Маяковского, стопок звон, пляски и красная икра в вазочках. Меха, меха и меха. Душный снег. Колокольчик уносится прочь, растворяясь в русской метели. Я встаю на колени, и меня буквально рвет мыслью, что то, что мне так дорого, осталось далеко позади, а я нахожусь во времени, которое понимать не хочется, настолько оно просто и чуждо. Поэтому я стремительно "проглотила" "Мою жизнь" Коровина, поэтому перечитываю "Жизнь Арсеньева", поэтому книги о Чехове, Бунине и Андрееве показались мне глотками родного воздуха. Сейчас же я задыхаюсь. Даже радио, по которому передавали спектакли, ушло. Больше не ведут тонкие двойные проводки в дом или квартиру, нет странноватой розетки. Нет Первой мировой, сводки которой могли бы передавать. Лишь в детстве я крутила колесико зарубежных частот и заслушивалась песнями, которые в тот момент слушали мои заграничные братья. Такие разные песни: классика, джаз, арабские. Такие непохожие друг на друга языки. Удивительный мир, огромный и пестрый. Вряд ли я его обойду полностью, а если обойду, то умру и в следующей жизни точно не вспомню.

Встретимся на вершине

На вершине моей

листья лавра жгут.

На вершине моей

нас много.

За этот вечер я повзрослела/постарела лет на десять. Люди, с которыми был какой-никакой контакт, оставили меня. Они могут оставить тебя даже тогда, когда находятся рядом, пишут и даже интересуются положением твоих дел. Главное - распознать. Просто в одну секунду (таким секундам нужно памятник ставить) ты понимаешь, что они (два-три человека) не знают тебя, раз, и не хотят знать, два. Наверное, второе хуже первого - отсутствие желания смотреть вглубь, рыться в человеке, как в "секонд-хенде": вещи не первой свежести, но по тем меркам дорогие, да и постирать можно - будут как новенькие. И ничто не изменится. Никто не изменится. Не знаю, может, таким образом, раз за разом, жизнь доказывает, что одиночество будет с тобой всюду, что это не отсутствие людей рядом, а чувство, что тебя не любят. Не любят той самой любовью, которая "взрыв, дым, огонь". Сначала чувство, а после и знание - находишь этому череду доказательств. Если это любовь, то любвеподобная жижа, похожая на лужу, которая растекается, становится все мутнее и мелеет. Не океан, ревущий в шторм. Дружба также лишается крыльев: обида за обидой, "слишком разные", "я не понимаю тебя". Не полет над облаками. Зачем отбирать друг у друга драгоценное время? Возможно, за углом каждого ждет более счастливая судьба - выбранная не тобой в порыве отчаянья, а Богом. Ненужность - в любви, безразличие - в дружбе, апатия - в работе. Что касается работы, девиз "Всем на всех насрать!" работает безотказно. Как давно я не встречала горящих в разговоре глаз! Ощущение, что ты, пусть одинокая и больная, тащишь на себе деятельность целого учреждения. Конечно, это не так на самом деле, но ощущение такое - одна бегаешь, что-то ищешь, пытаешься заглянуть в каждого, с кем доводится общаться. Понимаешь, что если и ты опустишь руки, сфере вашей конец - душа из работы уйдет, а тут хотя бы мнется у двери. Я могла бы без остановки ныть, что мне одиноко, что я устала и не хочу шагать вперед, но не буду: я останусь одним из представителей человечества, кто жаждет познавать, до финала.

Меня часто превращали в персонаж. Превращают до сих пор. Может, я сама отчасти помогла - с усердием строила свой образ. И это сыграло со мной злую шутку. С персонажем не дружат. Его не хотят целовать. Взять за руку в реальности - что за чушь! Он же книжный герой! Человек лучше понаблюдает издали, а если и решится, то на робкий вопрос или несколько писем. Реальность - не то, что от меня хотят. Иным словом, я полностью потеряла свою плоть. Были святые при жизни? Будут. И икону с ликом напишут, и молитва мне будет содержать слова: "Никто ее не желал телом своим, персты человека не касались чресел ее". Икона "Нежеланная". Будут мне поклоняться все те, кому надоело людское внимание. Абсурд не во мне, а в факте, что люди уже открыто заявляют: "Ты прекрасна во всех отношениях, идеальная, поэтому и не нужна никому". Иметь приятное (не буду вдаваться в подробности) тело и не найти ничью любовь к нему. Хотя бы к нему. Черт с душой! Ловлю себя на кратких приступах желания - лишь тогда понимаю, что то, что желание испытывает, еще не залито бетоном из-за бесполезности, а все к этому идет. Давайте не будем знать душ друг друга, но познаем хотя бы тела, пока их не тронули первые морщины!

Анализируя себя, ты распадаешься на части: тело, душа, личность (харизма), профессия, талант и прочие. Лучше б целой сидела - ни одна из частей не нужна миру. С телом мы уже разобрались. Душа слишком светла - надо бы погрязнее, а то глаза слепит. Харизма полна огней и пряностей - от корицы хоть нос зажимай, да и от фейерверков голова раскалывается. Профессия - вот уж где непонимание, другим словом, "дура, что ли?" Талант - каких свет не видывал, не видывал, не видывал и так и не увидел. Бывает, что усталость доходит до истерического хохота, с чем я знакома не понаслышке. Тут одиночество до истерического хохота дошло, причем оно вобрало в себя не только личную разновидность, но и разновидность профессиональную. Эдакий подарок при покупке. Любовь - это великая случайность, но я еще бы добавила, что вероятность ее появления - та, с которой ты, с завязанными глазами, стреляешь в глаз белки, прыгающей на плече у Бога. Это даже не лотерея. Это хуже. Что хуже? Выиграть в покер слепому? Точно - выиграть в покер слепому, у которого нет рук.

Брать силы негде. Разве что, вырабатывать электричество из истерического смеха, который более-менее постоянен. Впереди столько дел, а глаза у всех - пустые. Ладно, не давайте мне руку помощи, не надо, просто посмотрите на меня взглядом, в котором синим пламенем горят былые проблемы. Не любите меня, но любите другого, только обязательно сильно и без обмана. Не дружите со мной, но попробуйте построить крепкую дружбу с тем, о ком вы сначала подумали: "Ну и лох!" Помогите не мне - старушке, которая боится перейти оживленную трассу. Возьмите домой котенка, назовите моим именем и давайте ему регулярно ласку и поесть. И мы узнаем, что такое любовь. Выживем вместе, вместе не будучи.