Как известно, Камю тепло относился к Ницше, поэтому у того зачастую трепетало от боли сердце, когда он попадал в место, с которым был связан покойный гений. Даже дому, в котором Ницше окончательно сошел с ума (видимо, после случая экстатического приступа сострадания к лошади; дом же по адресу Карло Альберто, 6), Камю отводит в своих заметках несколько пронзительных и горьких строк. В эссе об искусстве он рассматривает отношения Ницше и Вагнера: Ницше разочаровался в своем Боге, точнее - понял, что Бог его - обычный человек с низкими страстями. Ницше рано потерял отца и всю жизнь искал человека родного и зрелого, чтобы доверить и довериться - к этому стремился и Камю (отца тот практически не помнил). Возможно, именно это обстоятельство и сближало двух гениев, хотя Камю был о себе весьма скромного мнения. Помимо гениальности, пусть и разного масштаба, и желанию найти учителя (или Бога), их связывает и разочарование в человеческой натуре: вспомним, что Камю так и не помирился с Сартром, хотя, казалось, нет писателей роднее, что касалось взглядов. Ницше был Камю не учителем, даже не гением, а другом - по ту сторону.
Критики и психиатры, начиная с 1889 года, решили приписать личности Фридриха Ницше манию величия - приписали и забыли, дело решено. Выискивают доказательства в личной переписке после 3 января 1889 года, и конечно же, находят, потому что формально свершилась именно мания величия. Якобы за 2 года до переломного случая (с лошадью) Ницше ощущает невероятный подъем жизненных сил, и якобы подъем этот способствовал развитию болезни. И никто смотрит на "безумие" Ницще метафорически и с той позиции, которую он утверждает в последних письмах: "Я - не человек, а судьба". Так и есть: Ницше - это не человек, и нельзя судить его и мерить земными понятиями. Всю жизнь он оценивал себя адекватно: кто поспорит? Никто его не понимал (ни как личность, ни как автора - двойное горе), друзья его оставили хотя бы в силу своей - такова природа обычного человека - глупости, многие предали, но это еще раз доказывает, что Ницше думал о себе правильно: он великий философ современности и не только, перевернувший и сознание, и историю. И война, предсказанная им, началась, только чуть позже - гений опережал события. И вот заскорузлый критик потирает сальные ладони и, запустив их в письма Ницше, начинает выискивать компрометирующие высказывания и слова, выделяет их курсивом и даже рад, но, Господи, тебе ли, узколобый, судить Творца?
Как и предсказывал Ницше, все кардинально изменилось. Мир, конечно, не рухнул (рухнул тот через несколько десятков лет), просто гений вырос, ему перестало хватать больного - страдающего от недостатка сил - тела, и то ли своей волей, но скорее волей Господа гений стал Гением, душа его слилась с Мировым Духом еще на земле, а не в Раю, как предстоит всем нам. С этой позиции слова его, что он не только Господь, но и вообще каждый, не кажутся смешными и абсурдными: это истина, известная немногим. Избавившись от предрассудков и всего общественного и выполнив свою миссию, Гений обрел Божественную Свободу и стал Всем: и лошадью, к которой, кстати, мог броситься и Христос (чисто гипотетически), и Всевышним, и только что родившимся младенцем. Конечно, общество, как и реальность в целом, такого не потерпит и не примет, потому что внешне это настоящее сумасшествие, но только не с позиции Художника. Ницше знал все заранее (гении страдают как раз таки знанием, о судьбе своей - в том числе), поэтому так торопился с публикацией книги, поэтому и прерывал все имеющиеся связи. Можно было бы предположить, что гениальное сознание "затопилось" бессознательным, но не коллективные ли знания и архетипы содержатся в нем? Человек умирает, и ему становится известно и душой, и умом все, даже потаенные мысли и чувства соседа с бывшего места жительства, и сосед тогда становится Христом, поэтому все, что связано с Христом, тоже становится известно. Все и всё - Мировой Дух, который есть в Любви. Ницше "заслужил" смерть при жизни и жил этой смертью еще десять лет, и хотя бы поэтому он Господь, одинокий и для всех - но не для меня - безумный.
Л.А.