Каучук Вселенной

Время искать ответ

и менять сгоревшие лампочки.

Z

Есть у нас в семье пальто, которое надеваем, когда нужно выйти на улицу. Советское, темно-синее, большого размера. С мехом неизвестного происхождения на воротнике и рукавах. Выхожу я, значит, в нем во двор (в "-15", кстати, а ночью было вообще "-32", и это в ЦФО!). Солнце слепит - прикрываю глаза рукой. Окунаю шелушащееся от мороза лицо в этот самый мороз. Великое буйство света! Устраивать бы святые праздники в такие солнечные дни! Иду назад, а впереди меня - моя тень. И так совпала реальность и музыка в наушниках, что картинка замедлилась и я почудилась себе если не апостолом, то героем мирового эпоса. От широкого шага полы пальто наполовину распахнулись, и на белом снегу тень моя предстала тем, кто я, быть может, внутри. Кстати, у меня есть фото, где тень моя - вылитый мужчина-солдат. До сих пор та картинка - с героем эпоса - в голове. Как фотография. А что, если это Бог показывает нам истинных себя? Как бы чувствовал себя человек, узнав, что в одной из прошлых жизней, может быть, в самом начале своего пути, он был тем, о ком слагают былины?

То, что мы не живем, а спим (даже когда не спим) - уже не новость. Еще Кальдерон писал, что жизнь есть сон. А сколько было философов с такой же мыслью до Кальдерона! В редкие секунды своей жизни я словно просыпаюсь. Точнее, даже не я, а моя душа. И тогда время останавливается. Все, что обычно движется быстро, начинает двигаться медленно. У моментов "пробуждения", "полного осознания собственного бытия" нет общего катализатора. Это всегда внезапно. Бывает, что "пробуждение" длится несколько секунд (превратившихся в целую вечность), как это было с наблюдением мной из окна поезда картинки, где по красной от глины земле под сеткой из проводов шагал человек. Я даже успела поразмышлять, что же такого в этой картинке, раз время остановилось (а человек все шел и шел). Напоминает кадр из фильма, который еще не снят. Художественно в крайней степени. В меня так картины Врубеля не стреляли, как выстрелил этот человек, не знающий ни меня, ни то, что идет он в кадре самого прекрасного фильма. У меня так часто во снах-фильмах бывает. Самые художественные моменты показываются в замедленной съемке. Ожившее произведение искусства. Представьте, что "Демон" Врубеля вздыхает и переводит на вас свой взгляд. Я испытала что-то подобное. Бывает, что я "пробуждаюсь" лишь на доли секунды. Как, например, с ножом, который ни с того ни с сего поехал на меня со стола. Если бы реальность не замедлилась, он точно упал бы мне на ногу. Но она стала тягучей, как патока, и я, совершив в сотую секунды сто мыслительных операций и интуитивных открытий, в замедленной съемке, опять же, поймала этот нож, когда он уже летел вниз. Еще один случай произошел вчера. Я, пробыв целые сутки за написанием статьи "Стих: апостериори", вернулась к ней на следующий день. Все мои жилы (как телесные, так и духовные) были крайне напряжены. Обычно, если я включаю свет, то делаю это на автомате. Но иногда реальность становится ясной, как вода в горном ручье, и время притормаживает. В такой момент я и включила светильник. Лампочка вспыхнула и почернела. Просто я отчетливо помню, как делала это не на автомате, а именно смотрела на выключатель, чувствовала его всей собой, а нажимала, наверное, душой. И из-за того, что время притормозило, процесс нажатия растянулся (в моем восприятии). Хотя, когда, будучи в приподнятом настроении, я обесточила целый дом, таких ощущений не было. Но возможно, что я их просто не заметила (не поймала). Случаев, когда я "портила" лампочки, наберется уже больше, чем пальцев на руках. Если бы это было раз или два, можно было бы махнуть рукой и забыть. Одна лампочка перегорела прямо над моей головой, когда я говорила об Иисусе Христе (хорошие вещи, не думайте). Почернела и повисла на липочке. Еще немного, и она бы свалилась мне на макушку. Так что не всегда они перегорают, когда я нажимаю на выключатель. Бывают перегорания дистанционные.

Если вспомнить, что в моей голове часто звучат ЧУЖИЕ мысли (в разговоре с внутренним голосом) и что я периодически вовсе не я (другое поведение и мышление), то можно уже собирать чемодан и отправляться на остров блаженных. Бывает, что мой текст - полностью чужой. Так я пишу под диктовку. При чем хочу что-нибудь исправить, а Голос в приказном тоне запрещает. Оказывается, у моей мамы такая же система. Так что сумасшествие наше - наследственное (у бабушки, кстати, не наблюдается). Есть признак, по которому я определяю, что я это точно не я. Я начинаю спать в другой позе - с убранными за спину и сомкнутыми руками. Со временем "наведывание в гости" становится все реже. В последний раз было очень давно. Выздоравливаю, что ли.

Мы забыли свое происхождение. Забыли, что являемся прямыми потомками богов. Мог бы не бог сочинить органную музыку Баха? Что его "Токатта", если не описание сотворения мира? Если не вращения и взрывы целых звезд? Что такое "Херувимские песнопения" Чайковского, если не щемящее и святое чувство в душе каждого православного в тот момент, когда он смотрит на дрожь лампады в темном углу, из которого кротко, но глубоко смотрит лик Спасителя нашего? Что такое "Вокализ" Рахманинова, если не страдание архетипа Женщины, потому что УЖЕ ПОЗДНО? И что же такое "Волшебный сад" Равеля, если не описание мирового романтизма, волшебства - всех сказок: народных, когда еще не было письменности, но были сказы, и сказок Гофмана, который писал их по ночам, но так боялся оставаться один, что сажал рядом с собой жену? И как, услышав Баха, не поверить в Бога - в себе?

Стих: апостериори

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда...

Анна Ахматова

Никогда не соглашалась с Ахматовой. У кого-нибудь, может быть, и из сора: ссоры в общественном транспорте, скрипа кровати у соседей в два часа ночи, погибшего цветка. Да и как считать это - сором? Что, теперь всю жизнь сором называть? Ничего не поделаешь с тем, что она состоит из бытовых мелочей. Правда, можно добавить красоты, обставив, например, место, где вы творите, в стиле любимой эпохи. Выйти к звездам. Закурить. Свою бледную плоть краем мертвой звезды колоть. Или - оправдать свое не сорное, конечно, но, как ни крути, бесполезное существование написанием нового стихотворения. 

Средь звёзд у Господа дворец.

Живя в том тереме высоко,

Он зрит в меня безумным оком:

Звездой последней - на заре.

Чтоб отыскал во мраке ночи,

Зажгу в слезах ему свечу.

Я слышу звон, другому - чудь:

Косу старуха верно точит.

Гуляют бесы, кружит тьма,

Кривятся у прохожих лица.

И вместо розы - нож в петлицу,

И вместо дома - голь-тюрьма.

У кабаков желтеют окна

И двери просятся с петель.

Облитый пивом стол - постель.

Кого сегодня приволок нам?

Рассвет чредой густых мазков

Орду закрасит морд из ада,

Согреет душу свет лампады,

Что в уголке меж образков.

С чего начинается стихотворение? Всегда по-разному. Бывает, что приходит слово (и ты им вдохновляешься; по такому принципу я сочиняю музыку: мне нравится конкретный звук, и я всю мелодию пишу ради него одного, составляя инструменты так, чтобы этот звук был самым запоминающимся). Бывает, приходит целое четверостишие (у меня обычно последнее - так называемый "сильный финал", чтобы не "слить" стихотворение). Гораздо реже - четверостишие начальное. И бывает, что слова, как мушки, роятся в голове, меняются местами в поисках так необходимой им музыки. И вот фраза (не всегда первая или последняя в стихе) готова!

Фраза "Он зрит в меня безумным оком" пришла в готовом виде. Я услышала, насколько она музыкальна, а следовательно, может (точнее - просто обязана) быть использована в стихотворном тексте. Тогда ты ещё не знаешь, о чем будешь писать. Но в мире уже появился первый человек. И он, в силу необходимости, создаст себе второго.

Кто же зрит в меня безумным оком? Вселенная? Слишком бесконечно. Бесконечно чуть менее - Бог. По крайней мере, хоть представить можно. Почему око безумно? Непрямая отсылка к экспрессионизму (там безумно - всё). При чем это, скорее, моя точка зрения на Бога в данную секунду (четыре утра с копейками): все творцы безумны, и Главного Творца я даже боюсь. В действительности (не в эти четыре утра) я Его по-светлому люблю (и ничего не мешает мне закончить текст этой светлой любовью).

Следуя логике, возникшая фраза не может быть первой в стихотворении. Перед ней нужно дать экспозицию - кто зрит и где: это первые две строки, потому что я поставила ее в третий ряд, дав себе хоть какой-то простор для обрисовки поэтической ситуации. Появляется первая строка - "Средь звёзд у Господа дворец". Наверное, самая тяжёлая в стихотворении (потому что первая - "первое впечатление"). Чего я только не перебрала (и не переврала)! "Дворец у Господа средь ЗВЁЗД" (и какая будет рифма? на -ёст? стихотворение не о звёздах - точно!) "У Господа ДВОРЕЦ средь звёзд" (а может быть, как-то иначе? зачем делать акцент на дворце? не дворцом же я восхищаюсь! и не дворцу удивляюсь, а "оку безумному"). Третий, окончательный вариант, звучит нейтральнее. В нем логическим ударением можно выделить каждое слово. Во-первых, Бог или Господь? Если следовать размеру стиха (в дальнейшем буду говорить - "музыке"), то, конечно, Господь. Я поставлена в жесткие рамки: в третьей строке даётся действие, и значит, первая строка стиха должна дать основную информацию, а вторая с третьей вообще иметь рифму! Как это ни абсурдно звучит, Господь должен быть конкретно обозначен. Во-вторых, после третьей строки (первой пришедшей) появляется вторая, с ней срифмованная. Не вся, а лишь то, что рифмуется: "тереме высоком" ("безумным оком"). Рифмуются прилагательное и существительное - в банальность не скачусь. Люблю слово "терем". Вспоминаю, как на уроке по развитию речи мы с шестиклассниками знакомились с синонимами слова "терем". Дети не имели понятия, что это. Зато не такое близкое славянской культуре "дворец" - знали. Значит, можно дать эти два слова в первых строках - для обозначение места обитания Господа. Где расположен дворец Бога? Конечно, средь звёзд. Мы отлично можем их представить. Все гениальное - просто.

Средь звёзд у Господа дворец.

Живя в том тереме высоком,

Он зрит в меня безумным оком...

А дальше? Ни в коем случае слово на "-ец" или "-рец" (конец, ларец - капец!). Включила красную мигалку, чтобы помнить и к ТАКИМ не приближаться. Почему? Да потому что "зарублю" четверостишие, если не весь стих, банальностью. Я люблю добавлять в стих так называемый воздух - свободную, вольную, самую музыкальную рифму. Пусть она будет созвучна лишь обликом, но это будет тень дерева, похожая на человека. То есть слово будет на "арЕ". Здесь не ищу сложных путей и выбираю "на заре", так как заря связана и с небом (откуда "око") и со звездами. За "звезды" я как раз и берусь. Экспрессионизм (священный ужас) наращиваю - око оказывается последней на заре звездой. Леонид Андреев бы одобрил.

Средь звёзд у Господа дворец.

Живя в том тереме высоко,

Он зрит в меня безумным оком:

Звездой последней - на заре.

Примечательно наличие в четвертой строке тире. Так я заставляю читателя делать паузу.

Бог - дан. А что с моей стороны? Я собираюсь зажечь ему свечу. "Разгляди нас в этой темноте, Боже, и спаси" (тоже у меня). Не забывая про музыку стиха, ищу оптимальную фразу, подбирая и сопоставляя слова. Некоторые так и не хотят соседствовать. Ну, зажгу я ему свечу. Какую? Конечно, рыдающую (воском). Разве можно зажечь другую - Ему? "Зажгу ему в слезах свечу". Фраза потрясающая потому, что имеет два смысла: в слезах может быть свеча, а могу быть и я. Не от счастья к Богу бежим. Первой в четверостишии фраза, конечно, может стоять, но я ставлю во вторую позицию (опять же, дав первую строку себе для экспозиции или объяснения, почему зажигаю). "Чтоб отыскал во мраке ночи" - это пересказ фразы "Разгляди нас в этой темноте, Боже..." В данном случае "разглядел" не подойдет (слишком это слово безучастно). Третья фраза должна рифмоваться со второй. Никаких слов на "-чу" (нет воздуха). Только на "-чуть/-чудь". Вспоминаю, что я уже использовала в одном из стихотворений слово "чудь" (авторский неологизм). Лучше же, чем "чуть-чуть", которое совсем не поэтично. По суггестии, слово "чудь" отлично вписывается. Одновременно приходит рифма на "ночи". С воздухом: "-очит". Слово должно быть короткое (не "кровоточит"). Не тот размер. Молниеносно: "точит" - "коса" - "смерть". Следовательно, две последние строки нужно организовывать вместе. Я заявляю, что я (или лирический герой) отличаюсь от других: я этот звон слышу, когда остальные воспринимают как чудь (слуховую галлюцинацию). "Я слышу звон, другому - чудь..." "Косу старуха ("смерть" - не тот размер) КАК? ГДЕ? точит". Сначала я написала - "лирой", но смысл был мутный. После - "мирно"? Но какой "мирно", когда точит - смерть? "Мерно" - что-то из математики. Четвертый вариант стал последним - "верно". Не первый же раз она этим занимается.

Чтоб отыскал во мраке ночи,

Зажгу в слезах ему свечу.

Я слышу звон, другому - чудь:

Косу старуха верно точит.

Коль чудь, то пусть будет чудь напропалую, с чертями и бесами! Однажды я написала целую поэму о бесах, гулявших в ночи, и случайно (представьте себе мой ужас!) ее стерла. Стала писать заново и опять стерла (случайно). Поняла, что, видимо, не суждено. "Гуляют бесы, кружит тьма" ("мрак" уже был, и он просто есть, тьма же будет действовать). Она даже не сгущается, а кружит. Если тьма кружит, то значит, что в ней кто-то есть. Возвращаюсь к стертой Высшими Силами поэме. Бесы там глумились над прохожими. "Кривятся у прохожих лица". Прохожие вообще могут быть не-людьми (бесы под личиной). На их лица может так падать редкий и тусклый свет. Еще те могут испытывать отвращение к чему-либо (но меня больше прельщает первый вариант с бесами под людскою личиной).

Гуляют бесы, кружит тьма,

Кривятся у прохожих лица.

Теперь необходимо найти сразу две не избитых рифмы (процесс творчества как борьба с бездарностью (и своей тоже)). То есть ни в коем случае ни "лица - столица" (да и слово слишком "советское", а у нас тут, простите, бесы и Господь). "Роза в петлице" мне нравится больше. И слово такое красивое - "петлица". Никогда его не использовала. Ассоциации: царская Россия, балы, дуэли. А "нож в петлицу" (вместо розы) - изысканное описание убийства! "Кутерьма" не подойдет (не по размеру - длинное). Но есть похожее слово - "тюрьма". Если до этого гуляли бесы, теперь гуляют воры и убийцы (я часто пишу в поэмах о Руси, как можно вернуться домой без одежды - ограбив, снимут даже носки; а можно не вернуться вообще). В середине стихотворения (время пришло) использую повтор "и вместо". "И вместо розы - нож в петлицу, // И вместо дома - [...] тюрьма". В строке с "тюрьмой" специально не использую слово "кров", потому что тюрьма тоже может оказаться кровом (прибежищем). Выбираю нейтральный "дом" (уют). Не хватает только одного слова, характеризующего тюрьму. Оно должно состоять из одного слога. Глагол не подходит, потому что в повторе есть уже один глагол ("есть"), который опущен (вместо него стоит тире). Первый вариант - "мать-тюрьма". Но "мать" - слово героическое, "тюрьма" же - далеко нет. "Тать-тюрьма"? Звучит красиво, но бессмысленно. Третий вариант - "голь-тюрьма", то есть "тюрьма для босяков". Души не чаю в словосочетании "голь перекатная" (и - "трудоголь перекатная").

Гуляют бесы, кружит тьма,

Кривятся у прохожих лица.

И вместо розы - нож в петлицу,

И вместо дома - голь-тюрьма.

Как же я не написала о любимом месте обитания поэтов - кабаке? В моем стихотворении "Убогий" уже было: "В темной улице стану. Мутный свет вдалеке. Это окна забытых. Это я в кабаке". Кабаки я обычно описываю по-платоновски и ван-гоговски. Описывали ли их лучше? Если коротко, это сало, муть, желтизна. Поэтому: "У кабаков желтеют окна // И двери просятся с петель". Заметьте, что здесь ни единого ЖИВОГО действующего лица. Действуют только двери, которым уже противно находиться в таком месте - жаждут податься в бега. "Петель - постель" (иду по пути наименьшего сопротивления, что редко бывает). Значит, надо в третьей строке наверстать (и сделать постелью облитый пивом стол). Опять же, никого из живых. Потому что все, находящиеся там, МЕРТВЫ. Четвертая строка пришла сразу, будто бы не от меня: "Кого сегодня приволок нам?". При чем я не заключаю ее в кавычки. Это не слова ВЫЖИВШЕГО. Если могут спросить в этом месте, то только двери. Только приволок-то кто? Вообще, рифма "окна - приволок нам" потрясающая, потому что ма'стерская (рифмовать короткое существительное с длинным глаголом и местоимением могут не все).

У кабаков желтеют окна

И двери просятся с петель.

Облитый пивом стол - постель.

Кого сегодня приволок нам?

Смерть, бесы, убийцы, кабаки, - есть всё. И добавить нечего. Возвращаюсь к живописи (одной, еле заметной, ниточкой держась за Ван Гога). "Ночь по утру - желта: // Едок ее отвар. // Горе-полынь у рта // Синего-синего". Если в этом стихотворении бросается в глаза отсылка к любимому сочетанию Ван Гога - желтого и синего, то здесь я решаю обойтись без цвета. Надо двумя строками "закрасить" всю эту бесовщину (и вернуться к Богу). Пропоет первый петух, и бесы уйдут восвояси. "Рассвет чредой густых мазков..." Закрашивание происходит усердно - несколько раз и густо. Что закрасит рассвет? Но пока не об этом. Стоит подумать о четвертой строке, рифмующейся с первой, и третьей, которая к ней подведет. Здесь голова работает одновременно на несколько фронтов. Просто обязана присутствовать лампада, потому что свеча уже была. "Лампада" рифмуется с "ада" (по-религиозному описываю бесовщину, хоть и попахивает избитостью, но - жертвую во имя смысла). Вторая строка была на втором месте по сложности. Рассвет закрасит чего-то там из ада. Первый вариант - "Рассвет чредой густых мазков // Закрасит ... из ада". Морды? И им созвучное - "орду"? "Закрасит орды морд из ада", но в данном случае делается слишком большой акцент на слове, которое мне не нравится - "орды" (хоть и появляется занятное словосочетание - "орды морд"). И фраза получается наивной, что ли... "Орды" меняю на "орду" и ставлю слово в начало строки: "Орду закрасит морд из ада". Сначала смущает отрыв одного слова от словосочетания, но это частая в поэзии в практика. Занятное словосочетание "орды морд" исчезает, но появляется необходимая музыка (и оттяжка между первым и вторым словом в словосочетании "орда морд" при помощи "закрасит"). Оттяжка выделяет слово "морд" и включает его в другое словосочетание - "морд из ада".

Рассвет чредой густых мазков

Орду закрасит морд из ада...

Финал будет светлым и тихим. Ничего такого, что оставит читателя умирать. Оставит - жить.

"И греет" или "согреет" - битва столетия. Во-первых, глагол "греть" подразумевает действие, которое совершалось и в тот момент, когда гуляли бесы. Но мы все-таки были ТАМ, а не у лампады. Мы НЕ ПРЯТАЛИСЬ. НЕ БЕЖАЛИ. Во-вторых, в первых двух строках использован глагол совершенного вида "закрасит", и, следуя логике, в следующих необходимо выбрать глагол в таком же виде. Глагол "согреет" значит, что мы ПРИБЕЖАЛИ после бесовщины к лампадке и жаждем, чтобы она согрела - после ТАКОГО - душу нашу. "Мазков" - "образков" (надо же чем-то заменить иконы, которые так хочется нарисовать). Вынужденно использую "образков". Есть в этом что-то домашнее, уютное, тихое. "В уголке меж образков". Двойное использование уменьшительного суффикса подчеркивает уютность.

Рассвет чредой густых мазков

Орду закрасит морд из ада,

Согреет душу свет лампады,

Что в уголке меж образков.

Коль давать мораль всего стиха, то коротко (чтобы ни меня, ни вас не стошнило). Кого отец любил больше? Сына, который жил под боком? Или того, кто прокутил имение свое и вернулся ни с чем? "И теко паде на выйон яго и облобыза".

Чемоданы

Странное чувство, когда одновременно испытываешь (но скорее - тебя) счастье (в одном) и несчастье (в другом). Жива и мертва, как в одном из моих снов. Ходишь живее всех живых, но тебя похоронили. И так страшно смотреть на свою могилу... И не знаешь, как дальше жить. И надо ли, если познал - смерть? Начинаешь чуточку понимать Бога. Который чувствует всё, что есть. В такие моменты проникаешь в суть вещей. Но слово, сказанное об этом, будет ложью.

От рыданий удерживает радость приюта. Я живу даже не для любви (ни от меня, ни ко мне - любовь меня ВСЕГДА ранит, хотя НЕ ДОЛЖНА), а ради стихов и прозы, которые пишу (те меня, наоборот, СПАСАЮТ). Единственный смысл моего бытия. Сколько буду от них (ОТ СЕБЯ) отворачиваться - столько же раз повернусь (И ВЕРНУСЬ). В отношении с людьми я всегда лагаю. Но в отношении с текстом - практически никогда. У меня даже под сильным градусом стихи талантливыми выходят. И со словами всегда интереснее, чем с людьми. Поэтому я писатель, у которого нет друзей.

Следить за логикой фразы или фраз в одном абзаце - наслаждение, доступное немногим. Сверхфразовое единство, которое зачастую совпадает с абзацем, я воспринимаю не так, как остальные. Я вижу его как полотно, где нити - фразы/мысли - связаны различными, порой едва уловимыми, средствами (это как раз и изучает филологический анализ, но он, наверное, у меня в крови). Некоторые единства - целые музыкальные произведения, гимны человеческой логике. И я говорю сейчас только о прозе. Почитайте прозу Цветаевой - все сразу станет ясно.

Когда отношения с людьми рушатся, я убегаю в текст (не хочется писать "процесс творчества" - слишком "демос"). Сегодня в электричке около часа я посвятила написанию статьи о процессе создания конкретного стихотворения (и это только о первом четверостишии из пяти). Не потому, что была на подъеме и хотела поведать миру очередную истину, а потому что разругалась с незнакомцем, считающим, что детские кресла имеют преимущества перед дамскими сумками. По сути, он сказал: "У меня ребенок, поэтому мне все ДОЛЖНЫ уступать и улыбаться". Давно я так не язвила в ответ. Алло, если ты родил, Вселенная вокруг тебя не крутится! Нет закона, по которому я ОБЯЗАНА освободить место для твоего кресла или чемодана. Я решаю САМА. Помимо этого, вчера я услышала о себе череду неприятных вещей. И предположение, что стих, написанный мной, может быть поспешным. В общем, сидела я, свободная и злая, и победоносно писала текст об искусстве. И казалось мне (и сейчас кажется), что между обществом и мной бездна.

Я ничего от общества не требую. Прошу лишь не лезть ко мне со своими чемоданами.

Как я могла в себе сомневаться? Как я могла отвернуться от себя (и смотреть в лица - другим)? Столько времени потрачено на тех, кто забыли, как меня зовут! Не всем в 27 лет приходит мудрость Мэрил Стрип в 60. Но я все же могу себя оправдать. Я билась с непониманием не один год и устала. Может же человек, даже если он Поэт, устать? Хотя ту мою деятельность нельзя полностью назвать борьбой. Это было еще и строительство стены - защиты от "демоса". Заявление: "Я не с вами". Сколько раз мне приходилось отходить в сторону, чтобы меня не смешивали в филистерский водоворот! Я буквально огрызалась: "Не смешивайте меня, мой талант, с ЭТИМ". И всех прорывало: "Да какой ты талант?" До чего в России возведено в культ самоумаление (потому что говорить о себе хорошо - НЕПРИЛИЧНО). Знаете, что действительно НЕПРИЛИЧНО? Ставка зарплаты учителя 5000 рублей!

Я просто ОБЯЗАНА себя любить. Не потому, что это нормально (во всем мире, но только не в России, опять же). А потому, что иначе не выживу как творческая единица. Пусть это будет пахнуть высокомерием, пусть я прослыву мизантропом и снобом (здоровый снобизм никогда не помешает), но не дам себя (и свое творческое "эго") унизить и растоптать.

Остаться в живых

Два месяца назад я еще работала в школе, но пришлось уволиться (почему - это отдельная тема). Начальство направило меня на конкурс "Педагогический дебют". Одной из ступеней конкурса было написание доклада на связанную с образованием тему. Основное требование - два листа. Я написала и получила почетное последнее место. Тридцать пятое, кажется. Сейчас вы поймете - почему.

Здоровьесберегающие технологии - особенно важная часть образовательного стандарта, ведь она напрямую касается жизни ребенка. Образование не должно делать ребенка больным, а если он все-таки болен, то не ухудшать ситуацию, а по возможности укреплять здоровье учащегося - путем двигательной активности не только на уроках физической культуры, но и на других предметах (регулярные физкульт-минутки, использование хотя бы минимального движения в процессе занятия). Вся забота - об учениках. Заботятся ли об учителе?

В соответствии с п.14 Приказа Минобрнауки РФ от 27.03.2006 года №69 «Об особенностях режима рабочего времени и времени отдыха педагогических работников и других работников образовательных учреждений», учителю в течение рабочего дня не полагается даже тридцатиминутного перерыва для приема пищи, что противоречит ст.108 Трудового кодекса РФ, гласящей, что работнику должен быть предоставлен перерыв для отдыха и питания от 30 минут до 2-х часов, который в рабочее время не включается. Выбирать, питаться учителю или нет, государство поручило руководителю образовательной организации. Директора школ, как правило, в целях экономии учебного времени обеденный перерыв устанавливать отказываются, предоставляя такую альтернативу, как, например, 2 перемены по 20 минут. Учитель с радостью бы променял эту альтернативу на один перерыв в 30 минут, как это делается в колледжах и университетах. Возьмем те самые предложенные 40 минут, поделенные на 2. Начало каждых 20 минут - это задержка с классом на объяснение домашнего задания, а также подготовку к следующему уроку (стереть с доски, проветрить помещение). Остается 15 минут. Следующие 5 тратятся на свой класс, если учитель - классный руководитель. Из оставшихся 5 минут идут на поход в уборную и стояние в очереди за обедом. Хватит ли пятиминутки на неторопливое поглощение пищи, а после - возвращение в аудиторию? Это не жалоба. Это констатация факта. Голодный учитель - злой учитель. Долго голодный учитель - мертвый учитель.

Но я хочу поговорить не столько о физическом здоровье учителя (с которым все очень плохо), сколько о здоровье психическом (с ним все еще хуже). В каждом учебном заведении есть кабинет детского психолога. Но к кому пойти учителю, который на грани? Допустим, отчаявшись, он пойдет к психологу штатному, только тот имеет совершенно другую квалификацию и вряд ли поймет страдающего как специалист. А ведь можно было проверить человека еще до работы - на стрессоустойчивость, и тогда должность бы получали лишь избранные. Возможно, такая неизбирательность – результат нехватки кадров в России. Но разве мы можем подпускать к хрупким детским умам кого попало, без предметного и психологического тестирования (хотя бы)?

Сколько раз мы читали в СМИ о том, как учитель не выдержал и поднял на ученика руку? Совсем недавно полиция возбудила уголовное дело в отношении учительницы одной из школ в Рязанской области, которая ударила учебником мешавшего ей вести урок мальчика. Кто виноват в данной ситуации? Ученик - не виноват. Школа лишь корректирует поведение ребенка. Формируется оно в семье. Кто тогда? Учитель? Дома – проблемы. На обед не хватило времени. Голодная и уставшая, она зашла к штатному психологу, а тот, расплывшись в блаженной улыбке, посоветовал не беспокоиться. Так и хотелось плеснуть ему в лицо чаем! Нет, сдержалась. А вот когда ученик стал срывать урок, терпение лопнуло. Можно, конечно, посадить ее на 3 года по статье 156 УК РФ «Неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего» или уволить, что, собственно, и сделали, только история эта будет повторяться. Повторения не будет, если государство примет меры. Варианта два. Или устроить на должность педагогического работника строгий отбор, с комиссией и тестированием. Или обеспечить уже работающего учителя должной поддержкой. Мало того, что учителей в школе не кормят (а могли бы хотя бы предложить бесплатный обед - за работу во вредных условиях), так и времени поесть на собственные деньги не дают. Отказывают в психологической поддержке. Помимо всего, взрослый психолог мог бы заниматься не только индивидуальной помощью, но и сплочением педагогического коллектива.

Учителем когда-то хотели стать. Сейчас же престиж данной профессии падает (если не упал вовсе), и все потому, что властям нет дела до условий труда. На пенсию учитель выходит с больным желудком, сорванным голосом и ишемической болезнью сердца, как минимум. Дрожащий, как осиновый лист, он заходит в поликлинику, а ему в регистратуре вместо почета: «Куда прете без очереди?!» Но это уже совсем другая история.

Внимание! Снимается сон!

Вот за что я люблю свои безумные сны (и свою голову), так за то, что они отлично сняты. Сегодня приснился фильм о работниках больницы (и ни одного больного). В коллектив пришли несколько новых медсестер, и тут началось. Короткая встреча одной из них с медсестрой, у которой есть муж и дети и вообще она образцово-показательная, заканчивается сексом в подсобке. Я еще думала, как же его так снять, чтобы не пошло было. Размышляла о том, как бы это выглядело, если бы сексом занимались мужчина и женщина: тогда бы ему пришлось снять или спустить штаны, блеск его голой попы отвлекал бы от общей картинки. В общем, так как в кадре две женщины, штаны снимать той, которая стояла спиной, не пришлось. И я вздохнула с облегчением. Следующий кадр (в замедленной съемке) - как женщина разбивает спиной большое стекло и падает на пол, лежит без сознания. Ее замечает работница больницы и бежит за помощью. У двух других героинь тоже был секс, но уже лежа (либидо мое, ты меня пугаешь), опять же в каком-то шалаше. Одна из них еще не постеснялась выйти к народу чуть ли не голой, в белой шелковой маечке. Народ пришел потому, что пропала одна из новых медсестер. Начинается неофициальное расследование. Флешбеки даются (даю?) отрывками. Кто-то из коллектива видел, как лысый мужчина вез на телеге рояль. Поле с высокой рожью, летний день, и он по проселочной дороге везет этот черный рояль. Другой человек видел, как к этому полю подмаршировал целый полк солдат - в белых париках и форме войны 1812 года. Все сразу поняли, что где-то рядом снимается кино. Далее показывается уже точная картина: той медсестре предлагают вколоть какое-то лекарство, которое влияет на связки и психику и позволяет шикарно петь. Фильму нужна песня. Она отказывается, и ее везут на съемки насильно. Несмотря на все это безумие, несколько кадров были сняты на высшем уровне. Так что благодарю весь съемочный коллектив (живущий в моей голове).

О чтиве насущном

Чтиво есть не только в литературе,

оно есть везде: в работе (порабатываю, то есть гоняю мух и чаи),

в любви (полюбливаю, то есть вспоминаю и даже письма пишу),

в религии (держу пост, но ругаюсь матом) и др.

Я, в отличие от многих филологов и лингвистов, являющихся ортодоксальными славянофилами, принимаю заимствования в русском языке по двум причинам: некоторым, если не всем, современным вещам переводной эквивалент все же не найти; заимствованное слово не лежит в русском языке, как кирпич на дороге, оно всегда русским мышлением обыгрывается, обстругивается, расширяется. "Интернет" сокращается до "инет" (для удобства произношения), со временем в разговоре появляется форма множественного числа "интернеты", обладающая яркой коннотативной (оценочной) семой. Задумайтесь, чем отличаются фразы "В интернете сидишь?" и "В интернетах сидишь?" При возникновении новой словоформы меняется и словоупотребление. "Интернеты" становятся "своими": "В интернетах своих сидишь?" Эти процессы происходят так быстро, что академики не успевают их исследовать. Только они издают самый современный словарь, где с горем пополам фиксируют значения и нормы употребления (о произношении и речь молчит) того или иного нового слова, как возникает еще одна форма.

Я тут задумалась о том, что сознание современного человека можно исследовать по потенциальными семам, то есть узким значениям слова, проявляющимся в конкретной коммуникативной ситуации. Я не стану брать пример из художественного текста, где автор "солнцем" может назвать "луну" и наоборот, а возьму слово, известное всем: "сеть". Основные толковые словари дают 4 значения слова "сеть", и значения "интернет", "онлайн" и "социальная сеть" отсутствуют. Академическая наука фиксирует то, что уже устоялось, и не хочет двигаться вперед, а между тем, стоит ей только выглянуть из зоны комфорта, как перед взором распахнутся все истины современной жизни.

Можно, конечно, сказать, что русский язык, принимая в себя заимствования, пухнет, как на дрожжах, но именно этот процесс заставляет ленивое русское мышление работать. Русское мышление как часть русского менталитета находится, начиная с 1991 года, в крайне агрессивной среде. Законы жизни превратились в законы выживания (капитализм). Открылся железный занавес, и в страну хлынул поток зарубежной культуры (глобализация). Россияне думали, что они одни в мире, а оказалось, что есть и другие, и некоторые из них - совсем противоположные. У нас выбили из рук портрет Ленина, и руки наши теперь пусты. Правда, иногда они все же берут всякую дрянь в виде фастфуда или гламурного журнальчика. Но поднять взятое выше голов, как было с портретом вождя, никто не осмеливается.

Еще несколько лет назад все работали на страну, а теперь нужно работать на себя (точнее - думать, что работаешь на себя, а на самом деле работать на страну). Все читали одни и те же книжки, а теперь читают только то, что нравится (а всем нравится одно и то же). Все боялись пикнуть против государства, а теперь пищат (но уже в тюрьме). Культура, которая была в императорской России целью, а в СССР - средством пропаганды, в современной России стала времяпрепровождением. Нынешние писатели делают упор на содержание (развлечение, а иногда развлечение в виде страдания) и никак не заботятся о форме. Язык русской литературы стал в прямом смысле этого слова "вульгарным", то есть народным, понятным для каждого. Я не утверждаю, что это полностью плохо. Литература должна быть доступной. Только какая литература? Поэзия? Или, может, все-таки публицистика? Доступная для каждого поэзия - это не поэзия. Поэзия - это вершина недоступности. Это Олимп - для демоса. Мы не взойдем на Олимп, но можем поймать его отражение в ночном озере. Поэзия - это не "два плюс два равняется четырем", это "два плюс два равняется пяти". Всегда есть неизвестная величина, приращение смысла, которое и является целью конкретного стихотворения. Теперь в поэзию пихают настолько разные по стилю слова, что дар речи - художественной - теряешь. "Отче" с "цунами", "серенада" с "агентурой", "хук" с "помилуй мя". И это я лишь взглянула на тексты одной известной поэтессы. Это вам не постмодернизм, который извращает все, что вращается, это женская поэзия, полная страданий и чувств.

Современные прозаики прознали, что народ, получив хлеба, требует зрелищ, и пишут теперь только то, что может потешить людское воображение. Поэтому сейчас так популярны фантастика и фэнтези (если ты пишешь что-нибудь другое, то в издательства даже не суйся (без денег)). Это не фантастика Лема и Стругацких и не фэнтези Гофмана и Кэрролла, которые меняют твое мировоззрение, так как имеют под собой глубокую философскую основу. Это так, чтиво для построения в голове новой картинки, потому что старая - российская действительность - порядком поднадоела. Картинку можно передать простыми словами, не надрывая писательский пуп и не выдавливая из слов гремучие реминисценции. Если встретите книгу, написанную на русском языке, которая в равной мере и словом и делом, то есть формой и содержанием, обогатила вас духовно, срочно присылайте ее название мне, и я либо докажу, что один из аспектов текста хромает, либо так же, как и вы, обогащусь духовно и поставлю этот шедевр себе на книжную полку.

Вчера ночью я ужаснулась от того, сколько в мире внешне красивых людей, не стремящихся к искусству. Видимо, до сих пор верю, что все в человеке должно быть прекрасно. А так, то оболочка покоцанная, то душа - подгрызенная. Истинно к искусству стремятся лишь единицы, ложно - многие. Вторые идут на выставку не потому, что зудит дух, а потому, что нужно показать платье или драгоценности. Первых же считают чудаками, безумцами, ботаниками. Обвиняют их в отсутствии сексуальной жизни. В отсутствии денег. Карьеры. Семьи. Патриотизма!!! А мы, может, только и выживаем каждый раз во вселенской борьбе добра и зла потому, что люди, нуждающиеся в искусстве, есть. Говорят, что "таких" - пять процентов. Выход в магазин за хлебом доказывает, что пять десятых.

Языком перестали любоваться. Тексты перестали смаковать. Что говорит о полном уничтожении писательского стиля как понятия (и замене его понятием "просто тараканы"). Проза Набокова - это игра с русским языком. Проза Цветаевой - рассматривание русского языка под микроскопом. Проза Леонида Андреева - сама плоть русского языка: кровавая и капающая на пол. Я требую у современности автора, которого не будет понимать большинство, но кто будет понимать родной язык тоньше всех!

Возможно, я несправедливо обвиняю современных писателей - прозаиков и поэтов - в вульгарности. Литературное чутье есть не у каждого. Боюсь, что это даже категория генетическая. Так давайте не будем называть это искусством. Искусство не уводит от реальности, оно показывает реальность сквозь грани божественного хрусталя.

Просто сорока

Намедни я узнала о себе факт, который до сих пор не могу переварить. Но пока по порядку.

Я родилась в семье электрика и швеи-мотористки. Нет, не так, ОТ электрика и швеи-мотористки. Отца в моей жизни не было. Появлялся он так же редко, как северное сияние в европейской части России. Это сейчас моя бабушка то и дело встречает его возле кабинета невролога. Видимо, у Альберта (так он попросил меня его называть, когда мне было пять лет) со здоровьем проблемы. При чем она терпеть его не может (из-за истории моего рождения), но Высшие Силы то и дело сталкивают их лбами. Двадцать семь лет назад она хотела его если не убить, то посадить в тюрьму. А история моего рождения такова: биологический отец, будучи горячим татарином, которому якобы все дозволено (несколько раз он хотел маму и меня убить - когда она была беременна, он толкнул ее на острый пень, чтобы случился выкидыш; еще был случай, когда он бегал за кем-то по городу с топором), принудил к интимной связи мою маму, и та в восемнадцать лет забеременела. Она хотела сделать аборт, но ее отговорили. Первый аборт мог лишить ее возможности иметь детей вообще. Альберт отказался жениться на моей маме и женился на другой, которая, изменив, родила ему сына ОТ ДРУГОГО МУЖЧИНЫ. Мама моя всю жизнь ходила с клеймом "принесшая в подоле". Так вот уже почти тридцать лет в нашем уездном городке враждуют две семьи: семья отца и семья матери.

В девятнадцать лет она родила меня. Родила и сразу ускакала на дискотеку. Поэтому все детство меня воспитывали бабушка и брат мамы. Пару раз мама и меня на дискотеку таскала. Помню, играла музыка и туда-сюда ходили ноги. В детстве у меня столько было приключений, что вполне хватит на остросюжетные мемуары. Я, младший школьник, даже ловила преступников (сотрудничая с полицией и самостоятельно). Начиная как раз с младшей школы (и до первых курсов университета), я нищенствовала (носила одежду, которую подали), голодала (чая и сахара не было, и я пила кипяток), работала (ходила в лес, продавала ягоды на трассе и покупала себе предметы роскоши - кассетный плеер и кассеты к нему, а в юности красила чужие дома за деньги, чтобы оплатить интернет). И только сейчас, в двадцать семь лет, моя жизнь начинает налаживаться. Я не могу сказать, что она наладилась полностью. Но у меня есть литературный талант, и он не раз спасал меня и моих родных в тяжелых материальных нуждах. Если бы не то, что я делаю, я бы давно пропала.

Несколько слов о родителях. Мама, с горем пополам получив среднее образование по специальности "швея-мотористка третьего разряда", пошла работать маляром и уже на этой работе получила еще одну "корочку", но уже по специальности "штукатур-маляр". Где ее только ни носило, но вот уже пять лет она работает уборщицей в школе, где учился весь наш род по матери: бабушка, мама, я. Бабушка работает там же, только сторожем. Биологический отец получил высшее образование с отличием, если не ошибаюсь - инженерное. Всю жизнь играл на бас-гитаре в местной группе. Что касается музыки, он талант. Теперь вот, по недавним данным, пишет заметки, которые на каком-то портале читает весь наш городок. А работает, как я уже говорила, электриком.

Еще с пеленок я обожала пишущую машинку (дядя сочинял стихи, но их так никто и не прочитал - он спился и покончил с собой). Бабушка говорила, что я постоянно тянула к машинке руки. Это была самая интересная для меня игрушка. В три года я начала сочинять "стихи" (писать пока не умела). А когда писать все же научилась, то писала их в книгах, на первых, чистых и толстых, листах. Видимо, чистых листов дома не было (не забывайте, что это девяностые) и выручали уже издавшиеся (и почившие). Первые стихи, которые я прочитала, научившись читать, были стихи Цветаевой. И тут меня понесло. Я стала подражать то Цветаевой, то Тютчеву, то Есенину... А после вообще переключилась на прозу (от сказок - к приключениям и любовным романам). Писала "романы" тетрадка за тетрадкой (общие). Детство мое было вполне органичным: наряду с поэзией и прозой я лазила через заборы, драла штаны, воровала стройматериалы у соседей и пыталась пить и курить. Но где-то в восемнадцать я почувствовала, что выбиваюсь из того, что меня окружает. Я думала и говорила не как все (и первый курс университета это доказал). Преподаватели ставили мне пятерки с плюсом, а однокурсники не понимали, о чем я говорю - слишком заумно.

И тут я замечаю, что читаю Бердяева, когда все вокруг - Донцову. Что слушаю Равеля, когда остальные - попсу. Что сижу я при свечах. Ношу только натуральные камни. И, видимо, отлично себя чувствую в мехах (на последние деньги купила себе отрез песца). Пропадаю в антикварных лавках и на блошиных рынках. И без ума от изысканных вин и блюд. Как так получилось? Ведь книг в моем доме не читали и классику не слушали, а в юности я уже умела колоть дрова, топить печь, таскать воду из колодца и разгружать телеги с песком! Мне было очень тяжело (из-за астенической комплекции), но я натренировала руки (поднимать тяжести) и ноги (быстро ходить на дальние расстояния).

Когда я заявила, что терпеть не могу шведский стол: сам возьми, скомпонуй и принеси, а приемлю только меню, где выбираешь из уже готовых блюд, человек, посланный мне судьбой, предположил, что во мне есть дворянская кровь. Я тогда отмахнулась: "Я же рабочий-крестьянин!" Отмахнулась, но не забыла. И решила все же порыть в данном направлении. И выяснилось, что дворянская кровь во мне действительно присутствует (у моей крови даже отрицательный резус-фактор - от "той стороны"). Казаки и цыгане - по матери, и татарские дворяне - по отцу. Кстати, цыгане, когда мне было двенадцать, очень просили бабушку и маму отдать меня замуж за их сына.

Всю жизнь я твержу, что являюсь крестьянской нищетой - по жизни и по крови. И тут такое обстоятельство... Я, как минимум, обескуражена. Всегда была к себе крайне строга, а теперь есть шанс, что себя я все-таки пойму и приму. "Теперь понятно, почему ты тратишь последние деньги на серебряный перстень со сканью. А могла бы ведь купить мяса и нормально питаться - неделю, - могу я сказать, глядя в зеркало. - Хотя возможно, что ты просто сорока".

У смерти в гостях

Хочешь избавиться от страха смерти?

Протяни ей руку, посади за стол,

выслушай, с чем пришла.

Один раз за все лечение от воспаления лёгких (неделя) я спала в палате одна, без старух. Лежу я у правой стены и смотрю, как свет из коридора падает на противоположные, пустые, кровати. В шесть утра придёт моя тётя (работала в больнице), сделает укол. В восемь надо будет сдать кровь, встать в очередь на давление. Выпить чай, отказаться от каши. Смотреть, как на воле отец строит ледяную горку для сына. Вытягивать шею, чтобы разглядеть дорогу, ведущую домой. Вспомнить, как сжимается каждый раз сердце, когда укол делает именно тетя. Не зовет в дальний кабинет. Не кричит. Не делает укол стоя, после чего ты даже ходить не можешь. А прокрадется в палату, как мышка, ласково попросит повернуться. И повеет от нее детством. Новым годом, когда дом был полон детей. Она будила меня тогда, легонько ущипнув за нос. Дядя был жив. С двоюродной сестрой мы были почти как родные. Сейчас мы не общаемся. Дяди нет. И тетя умерла. И дети, те самые, из Нового года, разбежались, позабыв имена друг друга. А тогда казалось, что сказка будет длиться вечно.

И, конечно, плакать, плакать, плакать. От того, что родители не рядом. От того, что утром заселят очередную старуху. От того, что в детстве снежную горку я строила сама, потому что отца у меня не было. И друзей нет, а значит, не придёт никто. Но приходит Она. Преодолев социофобию и расстояние, Она приезжает и находит меня в совсем незнакомом ей городе. Накануне я специально нарисовала для нее карту, раскрасила разными цветами, чтобы было понятно, что и где. Кажется, Она приносит пакет с фруктами. Мы сидим в приемном покое. После я встаю и смотрю в окно, за которым по кустам барбариса прыгают толстые снегири - лакомятся заледеневшими ягодами.

В последней палате лежит полоумный старик. Все ждут, когда он умрет. У него нет ни документов, ни родственников. По коридору ходят медсестры и санитарки, переговариваются, что его не возьмут в дом престарелых без документов и что, возможно, дети есть, только им до старика дела нет. И так каждый день. Днем его выкатывают в коридор на коляске. По ночам он выкрикивает разные слова в одной и той же интонации - звательной. Повторяет каждое слово по нескольку раз. Говорят еще, что спит он на деревянном щите. В палату не заглядываю, чтобы убедиться - страшно. В конце моего лечения он перестал кричать. И как-то все вздохнули с облегчением - умер. Стали говорить о другом.

Больница - это мост между жизнью и смертью. Однажды мне приснился сон, как я лежу на больничной кровати, и разные незнакомые люди приходят, ложатся на соседние, а после, через какое-то время исчезают. Испаряются. Уходят в Свет. Сколько людей зашли в эти двери и больше не вышли! У меня до сих пор перед глазами рука, свисающая из-под простыни в реанимации. Девушка, на тот момент младше меня, попала в аварию и была на искусственной вентиляции легких. Я смотрела на тонкие, как у пианистки, почти безжизненные пальцы и недоумевала: на ее месте могла быть я. Если бы посмотрела вверх, на лицо с трубками, то скорее всего упала бы без чувств. В реанимации работала моя бабушка - санитаркой, и я часто заходила к ней по каким-нибудь делам, поэтому видеть приходилось многое. Не знаю, выжила ли та девушка. Надеюсь, что да, хотя внутренний голос говорит, что нет.

На последних похоронах в нашей семье я удивлялась бессмысленности церемонии. Когда все рыдали возле тела, целовали его, причитали, убивались, я смотрела на большого зелено-золотого жука, кружащего над толпой, и думала, что это душа прилетела посмотреть на родных, где никто никого не любил. После, в церкви был обряд отпевания. Гроб поставили почти на пол. Батюшка читал молитвы, по обе стороны стояли хныкающие родственники. Я смотрю на тело, и глаза подтверждают, что оно - есть. Но душа не согласна. Она-то знает, что гроб - пустой. Я стою и не понимаю, как объединить эти два чувства, как не показаться конченым циником, радуясь, что душа освободилась от грузной и больной оболочки. Возле песчаного холмика все снова зарыдали. Гладили крест, землю, разговаривали с умершей. Они неосознанно думали, что она все еще привязана к телу. И лишь я считала, что здесь, среди слез и нелюбви, ей делать нечего. Прилетела - жуком - и улетела еще до того, как загорятся свечи.

Когда мне поставили смертельный диагноз и дали жить три месяца, о чем знали, конечно, только родители, я лежала в полуподвальном помещении, темном боксе, где на улицу вело одно окно и то с рифленым стеклом. Температура была около сорока, периодически ее снижали до тридцати восьми, но я все равно часто валялась в бреду. В одну из таких бредовых ночей в палату заглянула санитарка. Посещения были запрещены, и я редко видела людей, разве что медсестер из окна, выходящего в коридор. Жадно наблюдала за всем, что там происходило, чтобы совсем не одичать, и стала свидетелем побега бездомных детей через окно - видела в зеркале. Может быть, это был вечер, а не ночь и санитарка пришла убирать палату, но я вцепилась в ее халат и стала высказывать всю свою крохотную, десятилетнюю жизнь. Халат ее был потрепанный, местами в дырках, грязно-бордового цвета. Женщина показалась мне такой доброй, светлой и родной, что я говорила, наверное, около часа. Не помню, убиралась ли она. Помню ее фигуру и пышные волосы в свете из помещения, бывшего у бокса "предбанником". Знаете, человек в бреду реальность воспринимает выборочно. Она выслушала меня, успокоила, поддержала. Говорила что-то, но мало. Главное, что после нее осталось огромное чувство родства. С родителями такого родства не было, как с ней. За все время лечения, а это не одна неделя, я больше ее не видела. Не буду использовать громкие слова, что это мог быть мой ангел-хранитель, и скромно предположу, что меня навестил человек с подачи самого Бога. Есть такие люди - которые светятся. Уже выздоровев и спустя много лет, я ехала на маршрутке и увидела на остановке женщину в черном с рыжей, как солнце, шевелюрой. Внешне в ней не было ничего особенного, но она светилась внутренним светом. Я смотрела на нее все время, пока наша маршрутка не повернула за угол. Зачем она промелькнула в моей жизни и, видимо, навсегда засела в моей памяти?