Первое, о чем я подумала, когда вышла новая песня Земфиры – как ее разобрать, чтобы не попасть под статью о дискредитации ВС РФ. Естественно, так не должен думать среднестатистический поклонник, когда решается на отзыв о творчестве любимого автора. Но сейчас, к сожалению, такие реалии. Не учитывать их значит быть тем, у кого коронная фраза «Давайте без негатива, ребят». Одновременно смешно и грустно, потому что без негатива в 2022-м (и после) не выйдет. Каждый сейчас сублимирует – насколько хватает сил и смелости. И тем самым спасается, а возможно, и других спасает – очень важно знать, что ты не изгой в своей позиции, а часть пусть и самой уязвимой, но общности. Пребывая перманентно в негативе, один выходит на митинг или пикет, другой занимается общественной деятельностью в интернете, а третьи решаются на антивоенное высказывание. Кому-то верна проза, а кому-то поэзия и музыка. Земфира – из последних. Совместив свою песню и рисунки Ренаты Литвиновой, ее верной творческой спутницы, они выдали городу и миру клип на песню «Мясо». Раньше слово «мясо» мы слышали преимущественно в двух контекстах: в словах Ренаты «Любовь – это не мясо, но что-то кровавое» и словах Земфиры в интервью той же самой Ренате (а другой и быть не может): «Мяса давай! Мяса зрителю!», которое было включено в фильм Литвиновой «Зеленый театр в Земфире». Последний контекст наиболее важен: песня «Мясо» начинается со слов «Мяса, мяса // хотят люди на блюде». Иными словами, есть зритель со своими потребностями – как выяснилось, крайне кровожадными. И теперь уже точно не о любви речь, а о смерти.
Отдельно хочется сказать о названии. С одной стороны, «мясо» - это что-то интересное, хайповое. То, что действительно можно предъявить зрителю в качестве продукта «на блюде». Этим и занимается пропаганда, в частности телевидение. И неизвестно, что появилось первым – курица или яйцо, кровожадные продукты или кровожадные запросы аудитории. Спрос рождает предложение? Или предложение формирует спрос? С другой стороны, «мясо» можно включить во фразу, которая отвечает реалиям войны – «пушечное мясо». «Пушечное мясо» - это солдаты, которые отправляются в зону боевых действий в качестве жертвы богу войны, если можно так выразиться. Солдаты полностью расчеловечиваются, они лишаются имен и фамилий, личных историй, эмоций и чувств – и превращаются в так называемое «мясо». Человек перестает быть человеком не только потому, что человеком на войне быть сложно (если вообще возможно), но еще и потому, что тебя перестают считать личностью абсолютно все: враги, твои же командиры, даже семья. И, когда тебя разорвал снаряд, ты действительно превращаешься в мясо (простите за цинизм). Наблюдающему гораздо легче причислить тебя к мясному цеху, чем видеть в тебе личность. Когда видишь личность, ты ставишь ее рядом с собой, начинаешь формировать к ней отношение, проводить параллели. И ставить себя на ее место. И тогда опасность выпрыгивает из-за угла и начинает трясти за воротник. И вина сдавливает горло. Коль виновен, то насколько? А мог ли спасти? А должен был? А цифры потерь – это всего лишь цифры. Цифру можно написать любую. И если нет в твоем сердце вины, то она, как внезапный родственник, может появиться на платформе с двумя чемоданами и собакой. В любой момент. Или так – когда ослабишь хватку. Хватку за прошлую жизнь. Или просто – начнешь думать.
Для зрителя, если тот находится в отрицании, расчеловечиваются все: от своих до врагов. Враги – нацистское племя. Убитые – мясо. Убитые в кадре – мясо нарисованное, подстроенное. «Наши солдатики» - герои. Герои без имен и фамилий. Герои, потому что должны. Потому что ничего не остается, кроме как Родину любить и защищать. Потому что все мы граждане своей страны, которые, к слову, тоже без имен и фамилий, но с кучей обязанностей. И без толики прав. Или так, с правами, но нарисованными. Даже тут, представьте себе, фейки. Звезды тоже хороши – разбежались по заграницам. Как крысы с корабля. Предатели! И все бы ничего, но крысы, если они все-таки крысы, не бегут с корабля плывущего – бегут они все-таки с корабля, идущего ко дну. И нет личного мнения в этом аду – есть только пропаганда. Как нет сейчас иного зла, кроме Гитлера. Как раньше крестились от чиха – в мирное ковидное время, так сейчас выпускают внутреннего Цербера на текст о времени настоящем. Везде и всюду заговоры. Желание заманить и уничтожить. Даже Земфира, Родину свою предавшая (по мнению соотечественников), Украину поддерживает – вот и песню написала, в доказательство. Человека больше нет. Нет больше личности. Горячие головы захватили политические институты – прямо и наоборот, все равно фраза рабочая. Нельзя чувствовать чувства. И нельзя так песню – антивоенную! – начинать, но об этом позднее.
И что делает Земфира? Она этого солдата, украинского или/и российского, очеловечивает. И если с украинским это сделать легче всего, потому что он защищается, то с российским - сложнее. И не буду говорить почему – вы сами все понимаете. Она не смотрит на людей, как на мясо – она ищет в них мотивы. И собственную историю. Начинает думать за них – чтобы самой стало спокойнее, а не для того, чтобы оправдать. Авторское творчество – это не газетная статья, а какая-никакая сублимация. Никто никого не убеждает, потому что не та мотивация. Песня не убеждает и не доказывает. Песня обнажает мысли и душу. И делает автору этой самой песни легче (хотя бы на толику). Эдакое публичное кровопускание. И называть новую песню пропагандой – это абсолютно не знать, что такое пропаганда. «Чтобы пропаганда была эффективной, пропагандист должен обдумать свою цель, объект пропаганды, правдоподобие информации и средства передачи сообщения», - говорится в справочнике по психологии. Пропаганда всегда осознанна. Не думаю, что Земфира занимается такими вещами. Она творческая единица, актор, мыслитель, но никак не манипулятор общественным мнением, а уж если и получается влиять на умы, то благодаря неосознанным, иррациональным вещам – попаданием в сердцевину каждого. Не «с потолка» многие называют Земфиру гениальным творцом. Значит, действительно попадает, но не стратегией, а сутью (результатом, силой готового продукта). Суть песни «Мясо» - антагонисты тоже люди. И, видимо, от нее покоробило только тех, у кого совсем иное мнение на этот счет.
Если связывать суть трека с его названием, то можно объяснить данное несовпадение, даже противопоставление их друг другу либо иронией, либо образом, на который ориентируется пропаганда, либо тем, что Земфира решила дать повод для очередного обсуждения ее личности и творчества, даже ее гражданской позиции (наверное, в обратном порядке – на основе позиции делается вывод о личности и творчестве), то есть она таки дала мясо зрителю. В любом случае название яркое, сильное и правдивое в своей циничности. Мне кажется, достойное продолжение мрачного «Бордерлайна», которому 26 февраля 2022-го исполнился год. В дополнение скажу, что, ежели случится антивоенный EP, я не удивлюсь, потому что такие, монолитные, треки-высказывания наиболее актуальны в контексте. А не высказываться, будучи эмигрантом по политическим соображениям, невозможно. Это значит бесконечно рефлексировать по поводу собственной вины и идентичности, особенно если у вас лабильная психика.
По поводу идентичности отмечу, что недаром у племянников Земфиры – Артема и Артура, которые сейчас живут в Лондоне – появилась вторая фамилия, Остапенко. Фамилия их матери. И теперь они Рамазановы-Остапенко. Я даже прошерстила статьи в интернете и увидела, что вариант двойной фамилии встречается лишь на нескольких страницах. В основном, они в медиа Рамазановы, как и их известная тетя. Но сейчас, видимо, важно проработать в себе украинскую идентичность и стать солидарными не только по духу, но и по генетике. Не помню, что, читая в «Википедии» статью про их проект The Uchpochmack, я натыкалась на «Остапенко», но текст в конце марта был отредактирован. Предположу, что именно для того, чтобы добавить вторую фамилию. Кстати, в описании антивоенного клипа «Не стреляйте», который был выложен на Youtube 2 месяца назад, ее племянники тоже указаны с двойной фамилией. Для меня – той, которая не ассоциирует себя с паспортными данными – все это довольно сложно, но я могу предположить, что данный дефис – это не только разделение двух родов (татарского и украинского), но и своего рода отмежевание себя от исключительно русских. Хотя я могу ошибаться. И возможно, это всего лишь дело чести. Или совести.
Второй вопрос, которым я задалась после прослушивания – «все эти слова от лица украинского или российского солдата?» Короче, мне нужно было срочно найти лирического героя. И если Земфиру я нашла точно в начале и – под вопросом – в конце, то середина осталась для меня загадкой. Песня вообще самая загадочная в ее репертуаре. И недаром – если раньше были личные истории, то теперь это истории общественные, только с кусочком личного. «Бордерлайн», выпущенный годом ранее, был о том, что выход из собственного ада возможен. Выход этот – обычная жизнь, быт, как вариант – возвращение к былым, пусть и болезненным, отношениям. В «Мясе» Земфира погружается не только в свой личный ад, где невозможно думать о чем-то другом, кроме смертей, где невозможно дышать и получать удовольствие от вещей из прошлой жизни, но и в личный ад солдата, который после нескольких «я» все-таки превращается в «мы»: «Зачем мы приехали?»
Но сначала это «я», причем «я» именно Земфиры, а не солдата. До первой строчки мы слышим звуки, которые похожи то ли на бряцание цепей, то ли закрытие тюремных дверей, но на самом деле все гораздо проще: эти звуки – переработанные вздохи, если не всхлипы. Мотив всей песни – тяжесть дыхания. Невозможность нормально дышать, которая в конце преодолевается продолжительным вокализом. Композиция начинается с внутреннего мира лирической героини, который делится на три проблемы: осуждение, что «мяса хотят люди на блюде» (ситуация в России, в то время как героиня находится за ее пределами и смотрит со стороны); невозможность оргазма (переход мыслей в скованность на уровне телесности); невозможность сосредоточиться (от телесности к интеллектуальной части). Далее следует пауза – отсутствие слов так же важно, как и их наличие. Фраза «быстрее и громче» может относиться одновременно к людям, жаждущим зрелищ, и героине, которая пытается как-то преодолеть барьер в своей телесности, возникший по известной причине. Эта причина станет известна уже после паузы, когда звук (переработанные вздохи) соединяется с текстом: «Забери мои легкие. // Они такие тяжелые. // Они забиты гвоздями, // газетами, смолами». И теперь уже становится известно, что героиня узнает новости из газет и постоянно курит. Словосочетание «забиты гвоздями» переносит нас чуть ли не на кладбище, прямиком к гробам. Гроб нельзя открыть так же, как нельзя развернуть легкие. И если лежащий в гробу не дышит по факту, то героиня дышит, но с препятствиями. И коль продолжать дальнейшие ассоциации, то, ежели ты даже живой, но в гробу и под землей, воздуха точно не будет. Воздух появится в конце трека. И этот воздух не реальный, а «по ту сторону жизни». А пока воздуха нет, есть только две вещи: невозможность и тяжесть. Это внутренний мир героини, с которым она к нам приходит.
Военная реальность появляется – черта за чертой – после следующей паузы. Героиня превращается в солдатское «мы». «Дорога» повторяется 3 раза, «к трупам через трупы» - «трупы» умножаются на 2. И если знать контекст (ролики с украинской стороны конфликта), можно предположить, что это дорога украинских военных по освобожденной Киевской области, в частности по Буче. «Артериальные трубы» - это газопровод, который все еще работает на территории Украины: качает газ в Европу. Сразу вспоминается фраза «Нефть качается» из «Таблеток» «Бордерлайна». И тут внутренний мир героини соединяется с миром солдата: «Прикури мне, пожалуйста, что-нибудь». По поводу «что-нибудь» молчу – тут, мне кажется, все ясно. Кстати говоря, в английском переводе это не «something», а «something nice». Думайте сами, решайте сами… Теперь нам известна причина «забитых гвоздями, газетами, смолами легких» - новости о трупах и сами трупы. Героиня читает об этом в газетах, а солдат видит их воочию. Никто не плачет, но все курят, чтобы как-то справиться со стрессом. «И едем дальше» намекает, что дорога не заканчивается. Что это только отрывок из реальности, а не вся реальность, но и по одному отрывку можно сделать вывод об общей картине.
Если слова про дорогу – слова российского солдата, то это солдат, который отступает («едем дальше»). И пока что мы не видим ни ужаса, ни сочувствия – только хочется покурить. Пока что только тяжко. Эмоционального ответа нет – он появится позже, ближе к финалу.
После паузы следует спич российского солдата (уже точно), заканчивающийся пиком всей песни: «В Мариуполе полночь». Появляется уже конкретный исторический контекст. Но до него солдат изливает душу, начиная все с главного военного закона, который, по версии героини, звучит так: «Смотри на меня, сдавайся. // Или оставайся человеком и сдохни», который можно перевести: «Будь зверем, как я. Человеком быть в таких условиях невозможно. Если ты будешь человеком, то умрешь. Выбирай». Мы встречаемся с личной жизнью солдата: «жена ждет ребенка». «И кроссовки» - если убрать всякую самоцензуру, предположу, что данная вещь относится к тому факту, что в зоне боевых действий наблюдалось массовое мародерство. В английском переводе, опять же, уточнение – эти кроссовки новые. Варианта трактовки два: либо новые для жены, либо новые в целом, то есть только что купленные (на деньги от контракта). Весна в реальности (по факту – в календаре) противопоставляется весне там, где идут бои. Весна у солдата – это «окопы и ракеты высокоточные большой дальности». И, словно в исповеди, дается пиковая фраза всей композиции: «В Мариуполе полночь». Фраза про ракеты связывается с городом – ракеты большой дальности достигают своей цели.
Даже полночь здесь не просто так – это конец старого дня и начало нового. Конец старой, цветущей, и начало новой, разрушенной, жизни. В тантрической традиции - это час духовного зенита и момента инициации, то есть перехода из одного состояния в другое. Это грань, когда закончилась твоя жизнь и пришла смерть. Или еще не пришла - все-таки полночь, а не первая секунда первого. Нахождение между жизнью и смертью - на перевалочном пункте, застывшем в бесконечности.
После строчки про Мариуполь мы слышим слабую сирену, но на ней акцент не делается. Если до этого солдат говорил о том, что его окружает – далеко (жена и будущий ребенок) и близко (ракеты), то после пиковой фразы он решает приоткрыть душу и выдать свои самые сокровенные мысли и чаяния. Ему снятся каждую ночь кошмары, из еды только паек, вокруг холод. Обреченность – себя и сослуживцев он называет «двухсотыми», то есть «грузом 200». Иными словами, смертниками. В английской версии так и написано – «мертвые солдаты». То есть уже мертвые. И, видимо, этот процесс смерти начался с первым шагом на эту землю. Или с первой смертью от твоей руки. Или от первой смерти на твоих глазах. Можно подумать, что таким образом авторка оправдывает российскую армию. Это самая легкая трактовка. Мне кажется, таким портретом показывается бессмысленность конфликта, раз у стороны, которая бравирует благими целями, нет боевого духа - опять же, по мнению авторки. Солдат - это «маленький человек», к которому так любит обращаться Земфира (считающая себя тоже «маленьким человеком» – по крайней мере, в некоторых текстах), но не в жизни, как это было раньше, а в чудовищных обстоятельствах. Наберусь смелости и скажу, что, более того, это «маленький мужчина», потому что женщин здесь нет – они, если и есть, то в виде жен, иногда беременных. Не просто так фраза «жду паек и мерзну» произносится искаженным голосом, будто это не Земфира, а действительно мужчина – замерзший, голодный солдат, который скучает по той, кого любит. «Мне бы обнять тебя» - либо жене, либо матери. Жена уже упоминалась, так что возможно, что ей.
И сейчас грядет вершина моей паранойи. Держитесь. Мне кажется, что в последней части, отделенной паузой, российский солдат сливается с лирической героиней. И тогда, если это действительно так, путешествие по героям закольцовывается: мы начали с героини и заканчиваем на ней. «Приехали. // Куда мы приехали? // Зачем мы приехали? // Я буду искать ответ всю оставшуюся жизнь», - может сказать не только солдат, не понимающий смысла того, что он делает, но и лирическая героиня, которая так же, как и авторка, покинула территорию государства, чьей гражданкой она является. Думаю, эмигранты задаются такими вопросами. Потому что уехал ты не отдыхать, не работать, а по политическим соображениям. Что касается солдата, бессмысленность его действий достигает апофеоза – он будет искать смысл до самой смерти.
«Помолись за меня, помолись», - фраза, которую может сказать не только солдат, находящийся в опасности или грехе (или том и другом), но и героиня-эмигрантка - своему близкому другу или родственнику. Она тоже чувствует опасность. Говорю это потому, что нахожу параллель с песней «Жди меня» из «Бордерлайна»: «За меня там все молятся, жмурятся. // Как бы не сгореть мне, // как бы не задеть их». «Там» - это «в загробном мире», если учитывать биографию самой Земфиры. То же самое можно подумать и здесь: героиня просит помолиться за нее, потому что оказалась вдали от места, где ей было комфортно, где была вся ее жизнь. Но «личная полночь» уже случилась: если не 24 февраля 2022-го года, то в день переезда.
И сейчас встаю на самый зыбкий островок из всего анализа. Молебен в финале песни. Некоторые писали, что это православная служба, просто обработанная в программе. Но я чуяла азиатские мотивы. Думала, что это якутский шаман. Оказалось, я была ближе, чем думала. Данный отрывок очень напоминает молитву бурятских лам по погибшим солдатам из Бурятии. Запись поминальной службы вы можете посмотреть (и послушать, что важнее) на ютуб-канале «Люди Байкала». Сейчас там отключены комментарии – видимо, из-за споров на тему, можно ли было брать запись без разрешения канала или использовать данный отрывок без названия и указания на национальный признак. Многие, даже не буряты, оскорбились, посчитав, что молебен взят в качестве «экзотического звука». Но, опять же, не все так просто. Песня Земфиры – не для развлечения. Здесь нет экзотики: ни украинской, ни бурятской. Здесь каждая составляющая выполняет свою творческую задачу. Задача обработанного отрывка – продолжить логику фразы «помолись за меня, помолись». Это раз. И повернуть часы Мариуполя на секунду вперед. Это два. Смерть уже пришла, трупы лежат по улицам, душа отлетает к Богу. И нет той тяжести, которая прибивала к земле. Нет тяжелых легких, нет желания курить. Нет кошмаров по ночам. И газет с кошмарами. Можно улетать – с ветром. Появляется мотив легкости. Исчезают звуки тяжелого, металлического дыхания. В мелодию, сразу после молебна, вплетается вокализ. Теперь это дышит не тело, а душа. Душа сама становится воздухом. Происходит освобождение. Как, кстати, и в «Бордерлайне».
Что касается жанра, это, конечно, рок. Если есть антивоенный рок как отдельный вид, то вот он. А если нет, то создать все-таки стоит. Есть же антивоенный рэп. По крайней мере, появился. Кто-то писал, что очень похоже на IC3PEAK, но я сразу такое сравнение отмела, так как данная группа исполняет witch house – мрачную музыку с элементами ужасов. Рядом с witch house ставили darkwave, но опять мимо – не настолько он задорный. Но голова отчаянно искала истоков и параллелей. И кое-что все-таки нашла. Возможно, вилами на воде рисованное, но хоть что-то. «Мясо» напоминает «Гору», «Джозефа» и «Маму» одновременно. То есть можно сразу сказать, что песня никак из творчества Земфиры не выбивается. Хотя можно побубнить, что слишком откровенно, но такова уж новая искренность, извините. Медитативные начало и конец нового трека - из «Горы». Речитатив – из «Джозефа» (хотя эта песня на стихи Иосифа Бродского). Низкий бас, почти шепот – из «Мамы». Задумка с финальным молебном напоминает загадочную мелодию «Фло» из альбома «Северный ветер» - данный мотив звучит в финале одноименной пьесы Ренаты Литвиновой. Примечательно, что подобный способ обработки песен, превращающий напев в нечто шаманское, всегда появляется именно в финале. Если в пьесе это плач единственной выжившей героини – Вечной Алисы, то в «Мясе» это поминальная молитва.
Побегала я по тегам на одном известном музыкальном сайте и нашла несколько подходящих: «antiwar music», «protest music», «political». В данные категории могут входить не только рок-композиции, но и остальные жанры. Главное здесь – тематика. Протестную ауру песня может получить по факту. Она не обязана прямо призывать к протестному движению. Антивоенная музыка – это уже протест. Любое антивоенное высказывание – против. Гораздо шире понятие «political». «В отличие от многих других видов музыки политическая музыка обычно не является двусмысленной и используется для передачи определенного политического сообщения. Хотя политический посыл в политической музыке очевиден, он обычно находится в политическом контексте того времени, когда он был создан, что делает понимание исторических событий и времени, вдохновивших музыку, необходимым для полного понимания послания в музыке». Иными словами, такие композиции актуальны в контексте, но благодаря ситуативной популярности они становятся известными в гораздо большей континуальности. Чтобы понять смысл подобной песни, необходимо учитывать исторический контекст, в котором она создавалась. Здесь музыка прямиком соединяется с историей (события и факты), в частности с политикой государства (выступает против нее). Таким образом композиция становится памятником эпохи не только за счет известного автора, но и за счет определенного тематического содержания. Автор превращается в летописца, сам того не осознавая. Так как это сублимация, данная задача – зафиксировать события – перед ним не стоит. Скорее он хочет зафиксировать не события, а свое состояние, связанное с ними.
И последнее. То, без чего бы трек, возможно, не был бы таким сильным. Я про визуал. Про совершенно мунковские рисунки Ренаты. Мунковские - из 1890-х. Когда-то Земфира сказала, что ее не интересует визуальная составляющая ее клипов и альбомов – этим, как мы видим, вплотную занялась Рената Литвинова, не только клипмейкер, но и самобытный художник. По крайней мере, ее стиль узнаваем. Возможно, из-за того, что она сама его популяризирует, даже картины свои продает (ну, или книги со своими рисунками к пьесе-фильму). В любом случае картину Ренаты мы узнаем сразу – есть же черты стиля, да и тематика была одна и та же. Теперь в нее вошли танки, трупы и кровь.
В начале клипа вид из окна застилают нарисованные – и словно окровавленные – глаза. Идет череда рисунков, за которыми мы узнаем уже реальные кадры из СМИ. Могилы в парках, кресты с табличками (имя, год 2022-й). Велосипедист, убитый в Буче. Танкист. Женщина на пути у танка. Танки – целые колонны. Женщина на прицеле – сейчас ее убьют. И вот кого-то действительно убивают – хлещет кровь. Дата на кресте – «24.02.2022». Горят дома. Выжившие – инвалиды без ног. Люди в подвалах скрываются от бомбежек, некоторые с домашними животными. Братские могилы из Бучи: люди не только под землей, но и на земле, словно кто-то умер тут же, от разрыва сердца. Огромное дерево, на котором мельтешат таблички умерших – крестов уже недостаточно, все кресты превратились в одно поминальное древо. Вместо листьев – таблички. И последний кадр, который хочется разглядывать больше всего: это женщины, которые одновременно стоят и лежат (точнее объяснить не могу). Их головы в крови. И все бы ничего, но уже НАД ними начинают летать птицы. То есть птиц можно рассматривать только в горизонтальном положении. Женщины уже лежат, с ампутированными ногами, кровоточащими вертикально, а над ними кричат птицы, как в другой песне Земфиры – «Похоронила» (из альбома «Жить в твоей голове»): «Утром прилетели чайки, // съели все твои ресницы». «Чайки» кричат почему-то только в глаза (клювы связаны линией с глазами). Из губ у женщин выходит небольшая струйка – обозначение то ли голоса, то ли души.
Рената пишет, что «Мясо» - это высказывание. Я не считаю, что у данной композиции значение именно высказывания. На мой скромный взгляд, это исторический памятник, памятник эпохи, пусть и краткосрочной. Посты в телеграм-канале забудутся, будут погребены под слоем других постов, а песня останется. Как и другое: фильмы, картины, стихи. Потому что это искусство. И задача у него не пропаганда, а откровение. Катарсис. Это когда послушал и сидишь, смотришь в одну точку пятнадцать минут. Я вот сидела.
Леди Абсурд