Чем дольше живу на планете Земля, тем все больше убеждаюсь в том, что эффективнее всего молчать, потому что любое сказанное тобой слово однажды - через неделю-месяц-год и тридцать восьмые руки (=губы) - будет использовано против тебя. Иным словом, доверять нельзя никому. Или так - доверяй, но не удивляйся, что в какой-то момент - возможно, самый неподходящий - тебя пригвоздят к картонке иглой с красным шариком на конце - как бабочку, будь ты даже драная капустница. Или мотыль (то я), в свет (=любовь) мордой тыкающийся и усы себе каждый раз поджигающий. Жаждущий любить и быть любимым. Дурак!
Очень, очень и очень хочется никогда больше не плакать. Обрасти коростой, поверх нацепить кольчугу и доспехи (в слезах по бессонным ночам плетенные-кованные), а левую часть груди закрыть несколькими слоями вольфрама, потому что это самый твердый металл в мире. И пусть в этой броне будет трудно передвигаться, пусть я вообще стоять на месте буду ("Hier stehe ich — ich kann nicht anders"), но ничего не закаплет из зеленого глаза. Просто - ну сколько можно!
Слишком много (по сравнению с великими мира сего - слишком мало) знаю, слишком много чувствую. И думаю - слишком много. То моя главная беда.
Иногда я ловлю себя на диком желании стать тупой. Точнее, тупенькой - это разные вещи. С тупенькой и спроса нет. "А, да она тупенькая! Что с нее взять!" - скажут и сочувствующее в спину посмотрят, подумав: "Но милая все ж!" Цокала бы каблучками, на спину сумочку (крохотную-крохотную, но без собачки - я же тупенькая, могу и убить ненароком) закидывала, не знала бы ни о структурно-осевой психологии ("ой, длинно-то как, структурно... чиво?"), ни о метафизике Тютчева ("а, физика у нас в школе была!"). Не работала бы, не знала бы цветов ни медицинской, ни трудовой книжки, да и любой книжки - вообще. Просто бы жила. Хлопала ресницами. Рассматривала ноготочки, на которых лак треснул - опять в салон записываться. Не копалась бы в себе долгими осенними вечерами, а если бы и копалась в чем, так только в крохотной сумочке или огромной косметичке - в поисках помады "колор руж". Читала бы модные журналы и на первом абзаце засыпала бы, потому что перечитывать одну и ту же строчку по десять раз - тот еще труд.
Любимого встречала бы не с борщом, а исключительно собой - красивой, надушенной новыми духами. Борща бы он не просил - знает же, что не приготовит, кухню спалит, поэтому лучше в ресторан или на дом взять. Отношения с ней выяснять невозможно - уставится влажными глазами и как начнет моргать, аж укачает! Да и что выяснять? Деньги тратит, долг супружеский исполняет. Что еще? О высоком он с другими женщинами поговорит - с незамужними, продвинутыми, у которых даже пепел изысканно с сигареты (тоже изысканной) падает. С лесбиянками, в общем. О низком - с мужиками. А с ней?
- Купила что-нибудь?
- Да, любимый. Сейчас покажу.
Принесет, покажет, станет ждать похвалы, как это делают дети. Похвалит, потреплет по мягкой щечке: "Умница моя". Ну, может, соврет. Но в своем деле (тратить и покупать) ей действительно соперников нет, так что...
Лягут они, супружеский долг выполнят, обнимутся и уснут. И ни тарелок тебе разбитых (прабабушкиных, с синим узорчиком), ни криков: "Мне так больно! Так больно! Я хочу умереть!" Ни рук - заломанных, ни голосов - сломанных. Тихо и мирно. МЕРНО. КА-МЕРНО. СО-КА-МЕРНО.
А я - как родилась одинокой (оставленной матерью на руки ее матери), так одинокой и помру (именно "помру"). А посередине - одинокая, без любви ко мне, жизнь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий