Любил и убил

У попа была собака.

Он ее любил.

Она съела кусок мяса -

он ее убил.

Не знаю, усну ли сегодня. Слишком много мыслей и чувств (горестных) - для меня одной.

Очень хочется быть как можно более объективной, чтобы никого не обидеть. Только если я это сделаю, то обижу кое-кого очень важного (для себя, не для других) - себя. Так что никакой "угоды" кому-либо - субъективная, но все-таки правда (у меня их, например, семь - по дням недели). Правда - это истина, познаваемая тобой в данный момент жизни. Правда - это тяжелое, обливающееся слезами сердце. Это книга Татьяны Толстой (еще в упаковке интернет-магазина - приоткрытой), которая почему-то думала двигаться, лежа на моих бродяжнических рюкзаках. Медленно так поползла. Было ощущение, что под ней была кошка (они любят залезать во всякое, в том числе пакеты и сумки): кошка ерзает и книгу на своей спине, естественно, шевелит. Но, представьте себе, никого под книгой не оказалось. Пришлось взять и положить ее на плоский (важно!) чемодан со словами: "Кладу тебя сюда, но ты, пожалуйста, не шевелись". Если сегодня случится еще что-нибудь мистическое, психика моя точно не выдержит (и никакие нейролептики не спасут). Ну все, не двигается. Слава Всевышнему!

Теперь вы знаете, что я живу "на чемоданах". Ну, и сплю на сундуке. Готова забродяжничать в любой момент - сорваться и, сверкая значками на зеленом рюкзаке (кстати, значки с писателями и поэтами), поехать по грязи... Например, в Питер. Но - обязательно по грязи.

Вот хреново мне, а я балагурю. Что надобно дуре? Побалагурить!

(проходит энное число минут)

Ну вот, сочинила случайно стих. Слышу музыку во фразе - сразу бросаюсь стих писать. Но не о том же хотела, не о том, ну! О наболевшем же хотела!

Итак, о наболевшем... Никогда не совпадет оценка вас другими и ваша личностная самооценка. Каким бы ты цветочком ни был (веселой, как Кейт Бланшетт; красивой, как Рената Литвинова; умной, как Татьяна Толстая; талантливой, как стадо Земфир; с грудью, как у меня, собственно), все равно - ну не старайся, не старайся - скажут, что ты плохой (это я еще мягко выразилась, потому что дети в студии). Самый важный человек в твоей жизни скажет свое гордое "фи": "Ты человек-то хороший, но, блин, вот тут ты *гневная тирада, а ты рыдаешь в три ручья*". А главное, что бесполезно же рыдаешь. Ну, будешь похожа на китайца - и все. При чем осознаешь, почему рыдаешь: "Раньше ко мне относились с уважением, а теперь не ценят!" История "а раньше лучше было". Эта песенка стара - обо... Короче, забудем о ней. Время бежит вперед, а твоя психика - почему-то назад. Почему-то ты отказалась от себя напрочь, просто "возьмите это от меня, фу, я пошла мыть руки", и заменила самооценку на суррогат - оценку тебя другим. Ну, во-первых, возникает страх, что ты можешь этого - безусловно, хорошего - человека потерять. А страх - зло. В страхе любви нет, потому что он противоположность этой самой любви. А во-вторых, это же несправедливо, ты цветочек, а тебя назвали какашечкой. Ну, мило, конечно же, но не цветочком же! Пора определиться, в эти десять минут первого ночи, что ты будешь делать - отдашь себя на растерзание другому (а кровожадность есть в любом) или берешь себя в руки, исключая возможность воздействия на тебя со стороны. Иным словом, слушаешь другого или слушаешь себя. Если бы я слушала только себя, сейчас бы пила сотую стопку текилы в баре с битами... Но да ладно. Да, ты можешь порыдать (это не возбраняется, но про китайца не забывай). Да, ты можешь ходить с красным носом и бородой из бумажных платков, напоминая Деда Мороза. Да, но только временно. Не неделю. Максимум - сутки. Я вот на двое растянула (и сожалею). Все эти "ты хороший человек, но какое же ты говно в этой сфере" не должны царапать покрытия твоего автомобиля. Автомобиль твой (мой - танк) должен стоять и не двигаться (пусть даже на краю пропасти, но стоять!), а если двигаться, то только туда, куда захочешь ты. Ты не такси. Ты не работаешь на заказ. Ты знаешь, куда тебе сегодня надо - за любимым кремом (поэтому ты едешь и покупаешь три, как минимум).

Что делать с теми, кого ты перманентно не устраиваешь? Ничего. Вот так. Ни-че-го. Если ты их настолько не устраиваешь, что даже жить с тобой невмоготу, то ты, естественно, с достойным видом собираешь чемодан и отправляешься просить милостыню на Курской. Нет, лучше на Комсомольской (контингент пощедрее - отчасти питерский). Если все можно уладить (читаем "разобраться без мордобоя"), то зачем терять то, что есть, на холодные стены подземного перехода?

Но ни в коем случае нельзя себя жалеть. Жалость - это та же могила, что и злость. "И я в злость качусь, что могила мне", - написала очень крутая поэтесса, и я ей верю. Мне кажется, жалея себя, копаясь в себе, можно доскрести до самого Коцита - ледяного озера на дне дантовского ада. Чем заменить? Написать поганенький текст, как это делаю я, например. Музыку врубить - тупую, но веселую: "Я люблю тебя, а ты меня. Вместе мы навсегда, да, да, да". Что-нибудь такое. А что, придется, если самый важный человек в твоей жизни разочаровался в тебе, самой красивой, самой умной, самой веселой. Его не уверят ни возгласы твоих подписчиков из разряда "Клевый девушка. Хочу тебя", ни вздохи читателей, что "пишете вы, мадам, богично".

Как мы ни воспеваем любовь, как мы ни говорим, что лишь в ней смысл человеческого существования (чуть не написала, по Фрейду - "страдания"), но она, со всеми своими прелестями - грандиозная такая уязвимость. Дыра в твоем биополе, через которую летят стрелы, ранящие твое сердце. И вот ты пишешь уже стопицотый стих, как тебя убивают: то ножом, то расстрел, то топором под самый корень - хрясь! Виновник сего, наверное, думает, что я это, ТОГО, преувеличиваю сквозь призму шизофрении, но для меня это та самая правда, о которой я писала в начале. Так я чувствую себя в тот отрезок времени - будто меня убили. При чем больно так (не физически, а душевно), что хочется боль эту куда-нибудь деть. Умереть НА САМОМ ДЕЛЕ. Лишь бы не чувствовать, лишь бы не чувствовать. Невыносимо. Но выносишь - умираешь и воскресаешь. Сама, без посторонней помощи - ни цветов, ни подарков. Открываешь блокнот и начинаешь печатать очередной текст, где "любила" рифмуется с "убила".