6 августа 2014 г.

Слезы под мельницей

А теперь о снах. Не зря хожу днями сонная, как загипнотизированная. Знала же: надо проснуться, надо прервать этот сонный круг. И это случилось - спала я мало и проснулась после просмотра великолепно смонтированного фильма. Идеология ленты чисто моя, можно сказать - фильм снимался мной (никто бы за такую тему-философию не взялся). Картина пересекается с моей жизнью, хотя и не обо мне - она о ментальной связи влюбленных, о молчаливой любви, о судьбе (в какой-то степени - "обречены любить друг друга"), о разрушении границ и рамок, о взгляде за, о том, как важно бросить весла и пусть свою лодку по течению. Много было о матрице, о ее ходах, которые стоит отгадать: дается тебе математический пример и конечный результат, и у тебя есть жизнь, чтобы составить решение. Любовь там щемящая, покорная, размышляющая, мистическая... Волшебство, а не сон. Ради таких снов стоит жить.

Стою над пропастью и уже занесла ногу. Такое отчаянье. Так плохо. Временами хочется выпрыгнуть в окно, а в полете вскрыть себе вены. Словно на спине несу огромное - тяжелее Вселенной - сердце. А ноги все подкашиваются, подкашиваются. И где упаду на колени - знает лишь Господь. Вчера писала 20 главу о красном сугробе, перечитывала и восхищалась полотном текста, что в процессе махала руками, будто дирижер, будто это музыка, а не текст, и ведь я - права. Я чувствую материю текста - физически, руками души (отлично! у души есть руки). Это даже не текст, а заговор (шаманизм - а мы ведь знаем, кто любит шаманить в музыке) со всеми его островами Буянами, "рот на замок, ключ в море", "бел-горюч камень" и прочими атрибутами. Я верю в текст. Верю в него, как в заговор. Поэтому для меня это демиургия, священное действо.

Думала, почему в моей голове Р живет отдельной жизнью. Все просто: этот человек - широкая информационно-смысловая структура, отдельная, цельная. Наверное, даже бесконечная. Живет, ширится в моей голове. И ведь все, это до конца жизни теперь - радоваться или плакать? Отсюда и обилие снов с ней (символических, мистических, где мы всегда "уже знакомы"). Приходится ловить ее слова, все они непростые, предсказывают будущее (на несколько дней вперед или на полгода-год), а после она убегает от меня в сны близких людей, уже им говорит обо мне. А в последних снах я практически падаю ей на голову, и мы будто сто лет знакомы - и даже переписываемся. Она пишет мне большое письмо, успокаивает... И ни великой радости, ни удивления - это "так и должно быть".

Мне неинтересно жить. Я готова писать дни и ночи, дни и ночи, пока не ослепну, пока не сведет судорогой пальцы. Это идеальный мир, в котором нет людей: в людях каждый - не твой. И где искать своих? И есть ли они вообще? И как жить, питаясь одной верой? И как прощать всех и каждого? Это сродни одержимости Бальзака: "Давайте поговорим о реальном. О Евгении Гранде". Так же и я - хочу кричать каждому (и небу - тоже): "Давайте говорить о волшебстве, о литературе, о любви! Пока не устанем, пока не уснем с языком в мозолях!" Но - за мной никого: ни убогого, ни нищего. Я веду беседу с мельницей. Я пишу мельнице. Я готова рыдать под ее крыльями, настолько я одинока. И пусть небо забросает меня упавшими звездами.

Л.А.