Я умею слишком мало. Меня не хватает. Не хватает, чтобы осуществить задуманное. Нет, не чтобы воплотить в свет "книжные мечты", и это, возможно, будет. Нет знаний-умения-сил написать оду каждому слову гениального русского языка, перенести информационно-смысловые структуры (попросту - ментальные поля) в лексический вариант. Не хватит жизни. Не хватит вечности. А как хочется составить тезаурус слов и их ассоциаций, метафорических связей и, что логично, возможностей. Но, наверное, это было слишком просто - да, даже такая - лишь не для Господа - Сложность. Гораздо сложнее написать то, в чем у каждого слова будет свое - законное и справедливое - место: раз за разом, год за годом. И ни одно слово не обидится, ни придет к тебе на этом и том свете, не будет стоять над душой напоминанием, что не смог, не хватило, забыл. Ты для них не человек, отныне ты не человек. Да и был ли ты им, раз так думаешь?
От чувства несправедливости сводит скулы, ломит пальцы. С каждого угла слышен плач брошенного в пустоту с высоты человеческого "я" слова. Оно, поломанное и перебинтованное, смотрит тебе в глаза, просит успокоить, вылечить и ответить. И ты тратишь глаза по ночам, чтобы друзьям - а значит, и тебе - стало легче. И солнце с каждым утром все желтее и желтее. И нет предела любви нашей. И тоски нашей - друг по другу.
Сколько же в этой жизни пустоты. Люди, люди, люди, - а между ними форменная пустота. Заглядываешь в человека - там тоже часть пустоты, а иногда и нутро все, до самого, как говорится, дна. И тексты пишут пустые: в паре строк можно уместить пустоту от Марса до Венеры, что в данном случае неслучайно. Перебрасываются пустотами, чтобы наполниться, и возможно, даже заполняются на какое-то время, пусть в выдуманных ими, а значит, несуществующих, мыслях, а после приходит Жестокая Реальность Иванодурачковна и открывает шлюзы: просыпайся, человек, ты слишком долго спал, на работу кто пойдет за тебя; Пушкин? Крутятся планеты, умирают планеты, сходя с орбит - вот в эту самую секунду, а человек: бежит, бежит, - и некогда обернуться, такому же бегущему в глаза посмотреть. Да и зачем, собственно? Только время терять. И как ни фокусируй взгляд, фон размыт: то ли к окулисту сходить, то ли остановиться и умереть тут же. Задыхается, - не хватает его на собственную жизнь. И никогда не хватит. Никого не хватало, даже Сократа: именно с него зло и ворвалось в мир, как он считает, а считает он плохо: со сдачей вечно мучается.
Если бы Реальность Иванодурачковна - мы согласны на - изредка приглашала в гости Осознанность Ошовну, сестру ее по Боженьке, справедливости было бы больше. Ты живешь, а значит ты существуешь. Ты пишешь это слово, а значит ты все так же существуешь. И не беги от существования, цени каждый миг его. И не ценить не получиться, как ни увиливай. Кто ценить каждую секунду будет; Пушкин? Опять же, ответственности слишком много для человека с запертой в самомнении Вселенной, а ведь некоторые физики утверждают, что она, родная, расширяется.
Предметы - да, те, которые ты трогаешь и передвигаешь изо дня в день - кричат, и кричат они не от любви, а от боли существования; и если бы ты остановился, ты бы услышал. Пусть бы умер, но услышать бы смог. Слова - да, те, которые ты используешь и в деловой, и в любовной переписке изо дня в день - кричат, и кричат они не от счастья, что к ним все-таки пришли, а от обиды: и если бы ты остановился, ты бы услышал. Пусть бы умер, но смог бы услышать. Я - та, которая неизвестна тебе и, возможно, никогда не стану тебе известной - кричу, и кричу я не от обиды за эту безвестность и потенциальное забвение на веки вечные и муки мучные, а от боли за больные предметы и больные слова; и если бы ты остановился, тебя бы снесло этой болью, унесло бы волной в океан понимания и сочувствия. Но ты прошел мимо меня, я для тебя не существую, как и этот текст - напишется и забудется всеми, кроме, конечно, меня; мне даже и умирать совестно, такой несуществующей.
От "если бы" рябит в глазах и на зубах оскомина, поэтому самое время поутверждать, что в справедливом мире у каждого человека есть свой - та самая пресловутая "половинка" - человек, как у каждого слова есть свое место в идеально написанном тексте. И по этой великой причине пустоты там не найти, разве что есть небольшая "пустинка", чтобы не случилось сильного трения: с физикой справедливый мир все-таки дружит. И всего хватает. И жизни, в которой "твоя" и "моя" становится "наша", даже года суммируются, представляешь? И вечности, с которой знакомо все живое, поэтому так нестрашно умирать: ты всего лишь шагнешь в мерцающее чужими существованиями бесконечное. Услышишь песню Господа. Именно ту, с которой начиналось Всё. В которой первое слово - "Слово". Вы споете вместе (там ты умеешь петь), а за ленту клавиш сядут все те, кто успел уйти. Тройное Вместе.
Поначалу ты думал, что Господь - в вакууме Космоса. И ты даже надел скафандр, с помощью высокой трубы, упирающейся в последний слой атмосферы, выскользнул в, как ты думал, бесконечность. Но нашел там другое. Нет, не "не то, что искал". Вставало Солнце, красило стекло твоего шлема в теплый и заботливый цвет. И ты так боялся открыть глаза, боялся влюбиться в этот вид, боялся наблюдать все оставшиеся рассветы с тоской по рассвету в Космосе. И не открыл. Тебе всего хватило. В твоем кувыркающемся от любви к жизни сердцу не родилось тоски по большему - и в этом еще одна нота справедливости в песне, которую ты споешь Там.
Один человек задержался в очередной раз на работе и впервые за без остановок жизнь поднимает глаза в кусок черного неба; он знает: где-то там есть звезды, просто их не видно в свете большого города фонарей; закуривает и отправляет им туманный привет. Другой выползает из перевернутого автомобиля и ложится на спину, а на него падает расстрелянное звездами небо: что-то должно случиться, чтобы появилось желание подняться; отгоняет кружащую перед лицом смерть; лишь бы хватило сил в жизни, в которой не хватает всегда. Третий держит на руках почти уснувшего кота, мороз щиплет нос, и нет большего счастья, чем замусоленные бездарными книгами звезды, и слава Господу, что звезд в бесконечную степень миллиарда раз больше, чем горьких страниц пустотных книг.
Я умею слишком мало. Можно сказать, я не умею ничего. Меня не хватает даже на абсолютное понимание собственных строчек, на теплое дыхание между ними, на руку тебе и тебе, а еще - тебе. И есть вероятность, что в случае расстрела меня теми самыми звездами, из уха моего - в траву, песок и чужие жизни - потечет не кровь, а новая - никому не знакомая - истина. Которой не хватит.