У смерти в гостях

Хочешь избавиться от страха смерти?

Протяни ей руку, посади за стол,

выслушай, с чем пришла.

Один раз за все лечение от воспаления лёгких (неделя) я спала в палате одна, без старух. Лежу я у правой стены и смотрю, как свет из коридора падает на противоположные, пустые, кровати. В шесть утра придёт моя тётя (работала в больнице), сделает укол. В восемь надо будет сдать кровь, встать в очередь на давление. Выпить чай, отказаться от каши. Смотреть, как на воле отец строит ледяную горку для сына. Вытягивать шею, чтобы разглядеть дорогу, ведущую домой. Вспомнить, как сжимается каждый раз сердце, когда укол делает именно тетя. Не зовет в дальний кабинет. Не кричит. Не делает укол стоя, после чего ты даже ходить не можешь. А прокрадется в палату, как мышка, ласково попросит повернуться. И повеет от нее детством. Новым годом, когда дом был полон детей. Она будила меня тогда, легонько ущипнув за нос. Дядя был жив. С двоюродной сестрой мы были почти как родные. Сейчас мы не общаемся. Дяди нет. И тетя умерла. И дети, те самые, из Нового года, разбежались, позабыв имена друг друга. А тогда казалось, что сказка будет длиться вечно.

И, конечно, плакать, плакать, плакать. От того, что родители не рядом. От того, что утром заселят очередную старуху. От того, что в детстве снежную горку я строила сама, потому что отца у меня не было. И друзей нет, а значит, не придёт никто. Но приходит Она. Преодолев социофобию и расстояние, Она приезжает и находит меня в совсем незнакомом ей городе. Накануне я специально нарисовала для нее карту, раскрасила разными цветами, чтобы было понятно, что и где. Кажется, Она приносит пакет с фруктами. Мы сидим в приемном покое. После я встаю и смотрю в окно, за которым по кустам барбариса прыгают толстые снегири - лакомятся заледеневшими ягодами.

В последней палате лежит полоумный старик. Все ждут, когда он умрет. У него нет ни документов, ни родственников. По коридору ходят медсестры и санитарки, переговариваются, что его не возьмут в дом престарелых без документов и что, возможно, дети есть, только им до старика дела нет. И так каждый день. Днем его выкатывают в коридор на коляске. По ночам он выкрикивает разные слова в одной и той же интонации - звательной. Повторяет каждое слово по нескольку раз. Говорят еще, что спит он на деревянном щите. В палату не заглядываю, чтобы убедиться - страшно. В конце моего лечения он перестал кричать. И как-то все вздохнули с облегчением - умер. Стали говорить о другом.

Больница - это мост между жизнью и смертью. Однажды мне приснился сон, как я лежу на больничной кровати, и разные незнакомые люди приходят, ложатся на соседние, а после, через какое-то время исчезают. Испаряются. Уходят в Свет. Сколько людей зашли в эти двери и больше не вышли! У меня до сих пор перед глазами рука, свисающая из-под простыни в реанимации. Девушка, на тот момент младше меня, попала в аварию и была на искусственной вентиляции легких. Я смотрела на тонкие, как у пианистки, почти безжизненные пальцы и недоумевала: на ее месте могла быть я. Если бы посмотрела вверх, на лицо с трубками, то скорее всего упала бы без чувств. В реанимации работала моя бабушка - санитаркой, и я часто заходила к ней по каким-нибудь делам, поэтому видеть приходилось многое. Не знаю, выжила ли та девушка. Надеюсь, что да, хотя внутренний голос говорит, что нет.

На последних похоронах в нашей семье я удивлялась бессмысленности церемонии. Когда все рыдали возле тела, целовали его, причитали, убивались, я смотрела на большого зелено-золотого жука, кружащего над толпой, и думала, что это душа прилетела посмотреть на родных, где никто никого не любил. После, в церкви был обряд отпевания. Гроб поставили почти на пол. Батюшка читал молитвы, по обе стороны стояли хныкающие родственники. Я смотрю на тело, и глаза подтверждают, что оно - есть. Но душа не согласна. Она-то знает, что гроб - пустой. Я стою и не понимаю, как объединить эти два чувства, как не показаться конченым циником, радуясь, что душа освободилась от грузной и больной оболочки. Возле песчаного холмика все снова зарыдали. Гладили крест, землю, разговаривали с умершей. Они неосознанно думали, что она все еще привязана к телу. И лишь я считала, что здесь, среди слез и нелюбви, ей делать нечего. Прилетела - жуком - и улетела еще до того, как загорятся свечи.

Когда мне поставили смертельный диагноз и дали жить три месяца, о чем знали, конечно, только родители, я лежала в полуподвальном помещении, темном боксе, где на улицу вело одно окно и то с рифленым стеклом. Температура была около сорока, периодически ее снижали до тридцати восьми, но я все равно часто валялась в бреду. В одну из таких бредовых ночей в палату заглянула санитарка. Посещения были запрещены, и я редко видела людей, разве что медсестер из окна, выходящего в коридор. Жадно наблюдала за всем, что там происходило, чтобы совсем не одичать, и стала свидетелем побега бездомных детей через окно - видела в зеркале. Может быть, это был вечер, а не ночь и санитарка пришла убирать палату, но я вцепилась в ее халат и стала высказывать всю свою крохотную, десятилетнюю жизнь. Халат ее был потрепанный, местами в дырках, грязно-бордового цвета. Женщина показалась мне такой доброй, светлой и родной, что я говорила, наверное, около часа. Не помню, убиралась ли она. Помню ее фигуру и пышные волосы в свете из помещения, бывшего у бокса "предбанником". Знаете, человек в бреду реальность воспринимает выборочно. Она выслушала меня, успокоила, поддержала. Говорила что-то, но мало. Главное, что после нее осталось огромное чувство родства. С родителями такого родства не было, как с ней. За все время лечения, а это не одна неделя, я больше ее не видела. Не буду использовать громкие слова, что это мог быть мой ангел-хранитель, и скромно предположу, что меня навестил человек с подачи самого Бога. Есть такие люди - которые светятся. Уже выздоровев и спустя много лет, я ехала на маршрутке и увидела на остановке женщину в черном с рыжей, как солнце, шевелюрой. Внешне в ней не было ничего особенного, но она светилась внутренним светом. Я смотрела на нее все время, пока наша маршрутка не повернула за угол. Зачем она промелькнула в моей жизни и, видимо, навсегда засела в моей памяти?