Оболочка

Сегодня мы поговорим с вами об «оболочке», а точнее, о том, что эта «оболочка», как ты ни обмазывайся кремами за стопицот тыщ, стареет. Покрывается морщинами, коростой, возрастными пятнами, сединой. Филейные части обвисают, и ты можешь целый день провести за жамканьем этого «старческого слайма». Ну и картину я описала – жить после такого не хочется… Но я шучу, конечно. Не все так плохо, как нам внушают. Все мы умрем, безусловно (и старение – нам об этом строгое напоминание, поэтому так от него и бежим), но и в старости есть своя красота. Я, например, с упоением смотрю на моделей агентства «Oldushka» (мой фаворит – Валентина Ясень). Некоторые женщины, да и мужчины, не то что бы стареют – они переходят на тот этап, когда все метания, касаемые внешности, отходят на последний план. И доказывают тем самым, что человек прекрасен и в 80 лет. При одном только условии - если горит глаз (потому что горит ярким пламенем – душа), а он от многого загорается: от влюбленности, творчества, благотворительности, успехов любимых людей…

С 20-ти до 29-ти лет я смотрела в зеркало с непониманием – я всегда чувствовала себя намного старше возраста, заявленного в паспорте. А из зеркала на меня смотрела девочка лет 15-ти, с макияжем – ну, 20-ти. Представьте, что сорокалетняя женщина попала в тело юной барышни – это как раз мой случай. Не знаю, возможно, я даже в младенчестве заявила об истинном возрасте своей души. Бабушка говорила, что в роддоме я была самая серьезная (тот самый взгляд «я вас всех ненавижу»). Даже прозвище мне дали – Завхоз (я начинала кричать первая в палате, после чего все детишки просыпались и тоже начинали кричать). В школе я не понимала психологии детей. А дома – психологии взрослых. Наверное, поэтому я углубилась сейчас в эту науку – мне действительно интересно узнавать человеческие мотивы. Люди – это такая нация, знаете ли… Таинственная, если долго царапать ключиком.

Я играла с детьми, даже была «заводилой» (как в роддоме), но никогда не находила с ними близости. Больше всего мне нравилось садиться на подоконник, открывать форточку, откуда я слушала гул фабрики (фабрика закрылась, и гула теперь этого нет), и писать стихи – о том, что остается только «слезы лить и в мире фальши просто жить» и что моя участь – это одиночество (и это в 10 лет). А еще – открывать томик Цветаевой, Пушкина или Тютчева и представлять, как я спускаюсь по лестнице в длинном платье и перчатках по локоть, а внизу гремит бал. Та еще фантазерка была. Меня все время несло – назад, к ушедшим эпохам. Это я сейчас пытаюсь разобраться в современности, словно все время спала и вот очнулась. Какой век? 21-й? Боже ж милостивый!

Я не выносила молодости. Как там говорят? «Не вывозила». Во-первых, все тебя считают идиоткой, особенно родители. Во-вторых, постоянно что-то от тебя требуют (те люди, которые сами не идеал). В-третьих, ты еще не знаешь, чем ты хочешь заниматься, кого хочешь любить и умеешь ли любить вообще (я впервые полюбила в 20 лет, а до этого думала, что моя «любилка» неисправна). В-четвертых, там же одиночество страшное, даже не знаю, какое страшнее – детское или юношеское (потому что в детстве мыслей о смерти, к счастью, не возникает). В-пятых, жизнь дает тебе пинка кованым сапогом (расхожий мотив моей поэзии тех лет). Столько всего сваливается на твои хрупкие, дрожащие плечи, что ты готов просто лечь в сугроб, под кустик и уснуть там до весны. Ну, лично я об этом мечтала, когда шла ранним утром из деревни, где я жила, до школы, а это примерно 7 км. Одним таким утром я поскользнулась (несла тяжелые сумки) и вывихнула себе плечо. Встаю на колени, поднимаю зареванные глаза к звездам и кричу: «Господи, за что?!» Жалко, камеры рядом не было – классика кинематографа была б. Но я поднялась, отряхнулась и, рыдая, пошла дальше. Вот он, символ всей моей жизни.

Я думаю, именно в это десятилетие (20-30) рождаются самые тяжелые мысли. Там столько борьбы – с собой, ​ с людьми, за существование вообще, что диву даешься – как такой маленький, хрупкий человек может со всем этим справляться. Откуда в нем столько сил. Так и поверишь в прошлые жизни, где ты и камни на спине таскал, и кнута отведывал, и на войне убивал (а потом самым жестоким образом убивали – тебя).

Так вот, я смотрела в зеркало и не видела там себя такой, какой я видела себя внутри. И одежда была – не моя. Это уже потом я буду покупать вещи, которые впишутся в мою картину мира. Туда же попадут и драгоценности, пришедшие ко мне из снов (когда покупаешь вещь, которую ты уже видел). И чего уж греха таить, я до сих пор крайне аскетична в одежде, потому что то, что я вижу на себе в голове, купить пока нет возможности, а то, что мне предлагают обстоятельства, покупать совсем нет желания. Поэтому и хожу в вытертых джинсах и свитере, у которого засучиваю рукава. Спасает то, что мне в моде отказано и я могу носить всякую дрянь, списывая на это.

Тоже самое и со стрижкой. Я не раз меняла цвет волос, длину, и не находила то, что устраивало меня бы до конца. Это не вопрос «нравится / не нравится», это вопрос соответствия образу в моей голове («попала / не попала»). Наверное, нынешний вариант ближе всего к истине. И, конечно, как ты ни красься во все цвета радуги, все равно ты придешь к своему настоящему цвету – потому что Бог не дурак. Я все еще думаю, что перекрашивания – это попытка убежать от себя.

По мере приближения к 30-ти, а там – и к 40-ка, мой страх, вызванный этим глобальным несоответствием, уходит. Я чувствую, как «оболочка» обрастает «симптомами мудрости» так же, как уже давно обросла ими душа. Буквально – как срастаются душа и тело. В результате чего все меньше мятежных мыслей о смысле жизни, а если они все же возникают, я стараюсь себя одергивать: «Хватит рыдать. Тебе не 20-ть». Был у меня случай, когда во время «медитаций» (у меня это разговоры с собой), я из будущего ворвалась в сознание и дала себе таких «люлей» за эти самобичевания, что мне даже неудобно стало. Об этом, если что, пишет Кехо. Как он из настоящего обращается к себе из прошлого. Но так можно и к себе будущему обратиться, и наоборот. Время, как известно, не линейно. Все существует в этот самый момент. Сейчас.

Возможно, это «слияние» связано с тем, что я решила многие свои психологические проблемы, идущие, как мы знаем, из детства. Не все, конечно. Я даже не знаю, можно ли решить их все (и тогда Вселенная схлопнется?). Я решила то, что мне мешало транслировать в мир то, что у меня есть. И появилась та самая «внутренняя гармония» – явление очень интересное, а вот словосочетание уже вызывает рвотные позывы, так его в последние годы много.

Я давно перестала называть себя «девушкой», теперь я женщина (долго привыкала к этому слову). Тут мне очень феминизм помог – я поняла, что мне на самом деле повезло в генетической лотерее. Я не мужчина, живущий по науськиванию тестостерона, а прекрасная женщина, которая, конечно, может порыдать в подушку, но наутро все равно войдет в горящую избу. Я женщина, и я восхищаюсь женщинами – такие они замечательные: ранимые и сильные, добрые, а когда надо – злые, забавные до колик, ищущие смысл бытия каждый день и час, творческие и душой своей обволакивающие. И если понятые, то исключительно женщиной. Не мужчиной.

Так что с годами отражение в зеркале меня все больше радует. Появляются морщинки – и я счастлива. Седина. А главное – мудреют глаза. Уже нет этого оленьего взгляда, когда хочется пригласить олененка на свое плечо, чтобы тот порыдал от души. Очень хороший совет вам даю: представьте, как вы, уже взрослая, разговариваете с собой маленькой. Объясните ей странное поведение взрослых. Скажите, что она ни в чем не виновата. И главное – что все будет хорошо. Иным словом, успокойте ее. Помогает в формировании взрослой модели поведения. Все чаще вы будете видеть во взрослых – детей, особенно в родителях (я со своими, как с малышами, разговариваю). Многие поступки совершают обиженные на жизнь дети, а не, как мы считаем, злые взрослые. Ребенок – смотрит на всех снизу вверх, когда взрослый – сверху вниз, но не высокомерно, а так, как будто он – это богатство, которое он хочет раздать миру (и еще останется).

​А вообще, если копать еще глубже, мы обнаружим, что в человеке собраны все стадии взросления. Более того, гендеры. Он и ребенок, и старик, и женщина, и мужчина. Я, конечно, не показатель, но я чувствую себя всегда по-разному. Периодически во мне больше мужского, чем женского. На следующий день я прыгаю козленком. А с утра – задвигаю за жизнь, как будто мне 100 лет. Опять же, не знаю, как у других. Возможно, это я достигла каких-то высот в самоопределении (что, безусловно, помогает писать все мои тексты, где нужно быть разными людьми). Я тут сказанула, что писатель должен знать все – это практически так (потому что знать все невозможно). Но писатель еще должен быть всеми и всем. Как-то мы на уроке риторики писали текст от имени неодушевленного предмета, так вот – этим предметом тоже надо быть.